Расколотый Мир

Золотые часы Лив начали врать. Она подозревала, что все дело в лязге, запыленном воздухе и постоянной вибрации окружающих машин. Утонченное и хрупкое кенигсвальдское устройство просто не выдержало чудовищного ритма Линии. А что он творит с разумом человека? С душой?

Все вокруг провоняло углем, нефтью и дымом Во всей станции не нашлось бы ничего естественного, кроме крыс. Это была экосистема для машин. Где-то в сердце этой структуры жил Локомотив «Глориана», чьи механические мечты создавали окружающий его мир.

Лив запуталась в указателях, но случайно вышла к билетным кассам, откуда ее направили в темную комнату с низким потолком, рядом деревянных скамеек и потрескивающей электрической лампой. Она села ждать рядом с будущими попутчиками: одинокая старушка тихо плакала в окружении черных кожаных чемоданов, молодая парочка уставилась в пол, сцепив руки, три толстые монашки в белых одеяниях склонили головы в молитве да четверо линейных со скучающим видом пялились в пустоту. Тиканье высоких, похожих на гроб часов заполняло комнату и отбивало всякое желание общаться.

Прошел час. Затем последовали очередные долгие и унизительные процедуры проверки, перепроверки и переперепроверки билетов, установления личности и расспросов о намерениях Лив. Спрашивающие ни разу не посмотрели ей в глаза; они постоянно черкали в своих планшетах и говорили скучающими монотонно-презрительным голосами. Снова и снова изучали вексель Академии, которым она оплачивала проезд. Лив не привыкла к такому обращению. Она прикусывала язык, но щеки горели предательски.

Глаза у всех линейных были серыми и пустыми. В зале стояло какое-то дребезжащее и мигающее устройство, похожее на... Лив не знала, с чем его сравнить, — разве что с валиком для отжима белья? С помощью этого агрегата линейные каким-то образом получали точные копии всех ее документов. Одну из копий они обнюхали особо тщательно, засунули в трубу пневмопочты и с громким хлопком отправили на верхние ярусы машины. Остальные же дубликаты небрежно распихали по ящикам и лоткам. Один из линейных сунул в руку Лив билет и сказал:

— Три дня. Приходите через три дня. В девятнадцать часов. Не опаздывайте.

Гостиница Глорианы занимала шесть этажей на южной сторонe станции и снаружи походила на бетонную коробку. Номер же, к удивлению Лив, оказался даже слишком роскошным. Все горизонтальные поверхности ломились от еды и напитков; в каждом углу по скульптуре; на стенах, отделанных бронзой и дубом, — картины и гобелены. Повсюду яркий электрический свет. Целый легион слуг, казалось, менял постельное белье ежечасно. Кондиционеры с тихим гулом, очищая воздух от смога, нагревали или охлаждали номера. Не могли они избавить только от одного — от вездесущего шума станции, из-за которого Лив то и дело хваталась за голову и тянулась к снотворному.

Днем, когда Лив попыталась выйти в город, ее развернули обратно на вахте. Половину гостиничных коридоров блокировали железные ворота. Глориана хранила свои секреты. Но и увиденного оказалось достаточно, чтобы понять: линейные живут, как тоннельные крысы, в грязи и нищете, повинуясь часам, звонкам и громкоговорителям Роскошь гостиницы была показной: для чужаков, для проезжих путешественников. Может, это приманка? Лив воспринимала роскошь гостиницы как угрозу, все вокруг словно говорило ей: «Смотри, сколько всего могут произвести наши заводы. Мы можем купить вас..»

— Он удушает. Вам так не кажется?

Толстые женщины в белом оказались на удивление осведомлены. Это были аббатисы Дев Белого Города, они ежегодно мотались туда-сюда на Локомотиве Линии по делам своей церкви и не были чужими в Глориане. Лив встретилась с ними в гостиничном вестибюле, отделанном дубом, под огромной покачивающейся люстрой. Они наклонились к ней и прошептали:

— Запах... Ваша одежда пропахнет так, что от этого так просто не избавишься!

— Запах я еще смогу стерпеть, но этот грохот...

— Вы еще сам Локомотив не видали, милочка! Увидите — не пугайтесь. Помните, поездка будет недолгой. Куда направляетесь?

— На работу в госпиталь.

— Богоугодное занятие, дорогая. Богоугодное. Что за госпиталь?

— Дом Скорби, тут недалеко...

— Да... — Монашки покачали головами. — Этот всем известен. Говорят, за ним присматривает какой-то демон. Будьте осторожны, помните: здешние демоны — не от Бога.

— Кажется, здесь поклоняются Локомотивам?

— Так и есть.

— Как-то мне это не нравится. Так и чувствую, что за мной следят, сестра. Следят повсюду, куда бы я ни пошла.

— Следят. Они всегда следят, дорогая. К этому просто надо привыкнуть. На каждого пассажира заведено дело. Все на своем месте. К счастью, их не слишком заботят люди. Постарайтесь выглядеть безобидной.

— Я врач. Что может быть безобиднее? Но они со всеми обращаются как с преступниками. Постоянно спрашивают, куда я еду, что делаю, кто я, какова цель поездки, словно все мои слова—ложь...

— Вы уехали далеко от дома. Позвольте спросить: зачем вы здесь, доктор?