Расколотый рай

— Вас это беспокоит?

— Да, — сказала она.

Он сделал еще один шаг вперед, перекрыв оставшееся между ними небольшое расстояние,

— Почему?

Этот вопрос окончательно лишил ее присутствия духа. И одновременно разозлил.

— Мне нужно, чтобы вы оставались невредимым до тех пор, пока не появятся обзоры о вашей художественной коллекции. Если наемные громилы Гатри вас покалечат, вы не сможете эти обзоры прочитать и убедиться, что я не мошенница.

— Рад знать, что моя судьба вам небезразлична. — Слово «мошенница» он оставил без внимания. — Но вам не о чем беспокоиться. Одолеть меня не так-то просто.

Она скрестила руки.

— Должна признаться, сегодня вы это блестяще подтвердили.

— Как раз сегодня я сражался не один. И болевой прием вы провели на очень высоком уровне. Кстати, кто вас этому научил?

— Конечно, Ллойд.

— Понимаю.

— Траск, — тихо проронила Алекса, — Гатри опасен.

— Он пьяница и не умеет держать себя в руках. По этой причине он в моем списке подозреваемых числится под номером один.

— Только поэтому?

Траск молчал. Она чувствовала, что сейчас он мысленно отмеряет количество информации, которое собирается сообщить. Ей даже показалось, что, возможно, он вообще ничего по этому поводу не скажет. Но Траск заговорил:

— В соответствии с тем, что сообщил мне частный детектив, двенадцать лет назад у Гатри были серьезные финансовые проблемы. Много просроченных счетов. Короче, он был на грани банкротства.

Алекса медленно покачала головой.

— Гатри — предприниматель. А любой предприниматель, — по крайней мере так меня учил Ллойд, — может иметь просроченные счета, балансируя на грани банкротства. Для большинства это нормальное существование.

— В любом случае, — негромко произнес Траск, — финансовое положение Гатри на момент гибели отца — это мотив.

— Я бы только перед этим поставила эпитет «сомнительный». А что с Кеньоном? Надо полагать, в вашем списке он числится под номером два. Что у вас есть на него?

— Кеньон тоже инвестировал деньги в несколько отцовских проектов.

— Ну и что? Ллойд всю жизнь занимается инвестированием недвижимости. Это его специальность, если хотите. Причем для инвестиций он привлекает деньги своих клиентов. И почти всегда успешно. Я говорила вам, что он распоряжается деньгами, которые оставила мне бабушка. Так вот, несмотря на последний экономический спад, мое состояние существенно увеличилось.

— А я и не говорю, что Кеньон плохой финансист. — Лицо Траска напряглось. — Как раз наоборот. Двенадцать лет назад он пришел к выводу, что из отцовской затеи превратить старый особняк в курортный отель мирового класса ничего не выйдет. И хотел изъять из проекта деньги своих клиентов. Отец собирался этому воспрепятствовать.

— Ллойду приходилось распутывать финансовые ситуации и посложнее. Он занимается этим многие годы и всегда прекрасно ладил с людьми. Я гарантирую вам, что он никогда не решится на убийство человека, который собирался ему в чем-то воспрепятствовать.

Траск умолк, задумчиво созерцая струи фонтана.

— Знаете, — произнес он в конце концов, — самое главное состоит в том, что они были правы. Оба.

— Что значит правы? — удивилась Алекса.

— Прекратив финансовую поддержку отцовского проекта с перестройкой особняка, Кеньон и Гатри оба были правы. Потому что, если бы вовремя не забрали свои деньги, то потеряли бы их обязательно.

Алекса не знала, что сказать, — столько в его голосе было боли и горечи.

— Понимаю, — пробормотала она наконец. Траск поставил ногу на край фонтана и, наклонившись вперед, пристально смотрел на пенящуюся воду.

— Помните, я говорил вам, что мой отец был большой мечтатель?

— Помню.

— Так вот, когда дело доходило до практической реализации, он почти всегда пасовал. Проект перестройки особняка с самого начала был обречен на провал. Там не было достаточного оборотного капитала и вообще все было организовано из рук вон плохо. Но папа не слушал…

Он внезапно замолк и сжал пальцы в кулак.

— Он не слушал ваших доводов? — догадалась Алекса.

— Да. Он был одержим этим проектом и совершенно не видел реальности.

— И вы говорили ему об этом?

— Я спорил с ним до хрипоты. А он упирал на то, что я слишком молод, что мне всего двадцать три года, что я ни черта не понимаю и так далее.

— То есть к вашим советам он так и не прислушался.

Траск медленно повернул голову. В его глазах было столько боли.

— Последний наш разговор был самым тяжелым. Вернее, это была ссора, грубое и неприятное выяснение отношений. Но в этот раз все сложилось много хуже, чем бывало прежде. Много хуже, чем когда я отказался играть за команду колледжа, хуже, чем когда он взял деньги, которые мама откладывала на учебу Натана, и вложил в провальный проект парома.

Алекса молча наблюдала за его лицом.

— В тот вечер я мобилизовал всю свою логику, — тихо продолжил Траск. — Я сказал, что этот проект нас разорит, умолял его законсервировать работы, просил подумать о будущем Натана. Отец пришел в ярость. Он крикнул, что я сопляк и не вижу дальше своего носа. А затем бросил трубку.