Расколотый разум

– Забудь. – Он тянется и берет меня за руку, прижимает ее к своей щеке. – Эти руки. Помнишь, папа все время говорил, что наши жизни в руках матери. Просил беречь их. Я не понимал, что он имел в виду. Я и сейчас не совсем понимаю. Но что-то о том, что ты нас объединяла. Ты была сердцевиной.

Он убирает руку со щеки, сжимает ее в своих ладонях.

– Знаешь, он очень тобой гордился. Что бы ни случалось. Когда я был маленьким, а ты должна была поздно вернуться из больницы, он брал меня в твой кабинет. Показывал все твои дипломы и награды. «Вот свидетельства настоящей женщины», – говорил он. Это меня до чертиков пугало. Неудивительно, что я так и не женился.

– Просто ты умница.

– Нет, я кто угодно, только не это.

Он быстро меркнет в тенях. Я больше не вижу его лица. Но его рука теплая и плотная. Я вцепляюсь в нее и не отпускаю.

– Окажи мне услугу, – говорит он.

– Какую?

– Поговори со мной. Расскажи, как ты живешь сейчас.

– Джеймс, что это за игра?

– Да, считай это игрой. Просто расскажи о своей жизни. День из жизни. Что ты делала вчера, сегодня, что будешь делать завтра. Даже всякую рутину.

– Глупая игра.

– Насмеши меня. Ты знаешь, как это сделать. Ты думаешь, что знаешь кого-то, ты принимаешь вещи как должное, ты теряешь связь. Так просто поговори со мной.

– Что тут говорить? Ты и так все это знаешь.

– Притворись, что нет. Притворись, что мы не знакомы. Давай начнем с простого. Сколько тебе лет?

– Сорок пять. Сорок шесть? В моем возрасте уже так скрупулезно не считают.

– Замужем, конечно же.

– За тобой.

– Точно. А как дети?

– Ну, я уже рассказала тебе о Марке.

– Об очаровательном, умном, приятном юноше. Да.

– Моя дочь – совсем другое дело. Она была общительным и отзывчивым ребенком. Но сейчас она закрылась в себе. С девочками такое бывает. А потом они вдруг снова становятся такими, как и прежде. Но прямо сейчас у нас самые тяжелые годы.

– Это что-то из отношений матери и дочери?

– Думаю, да.

– Обещаю, что это пройдет.

– Ты что, экстрасенс?

– Что-то вроде того.

– Ну хоть чего-то я буду ждать с нетерпением.

– Ты так мрачно это сказала. Ты живешь очень насыщенной, полной жизнью.

– После сорока у женщин самое сложное десятилетие. Я первая это признаю. Потеря волос, крепости костей, фертильности. Последний вдох умирающего существа. Я с нетерпением жду перехода на другую сторону. Перерождения.

– Так бы могла сказать Аманда.

– Да? Что ж, мы были близки. Ты правильно уловил.

– Вы были внушительной парой. Когда я был маленьким, я думал что все женщины похожи на вас с Амандой. Бог в помощь любому, кто посмел бы обращаться со мной не так, как вам хотелось бы. Ангелы мщения.

– Она такая.

– Она была такой. Детектив о ней спрашивала?

– Какой детектив?

– Женщина, что приходила раньше на этой неделе. Она спрашивала о врагах Аманды? Был ли кто-то, кто желал ей зла?

– Думаю, что таких было много. Да и как их могло не быть? Она сложный человек. Как ты и сказал, ангел мщения. Это был ее талант – выпить кровь, пока туша не начала гнить. Она была падальщиком для самих падальщиков.

– Мило так говорить о своей подруге.

– Она была бы первой, кто это признал. Она чует слабость и бьет на поражение.

– А ты предпочитаешь лечить их.

– Я бы не сказала, что поэтому выбрала хирургию. Не совсем.

– Вы когда-нибудь с ней ссорились?

– Раз или два. Почти разрушили нашу дружбу. Мы почти сразу же мирились. Альтернатива пугала нас обеих.

– Что же было такого страшного в разрушенной дружбе?

– Для меня – одиночество. Для нее – даже гадать не буду.

– Это больше похоже на союз, чем на дружбу. На отношения глав государств, у каждого из которых мощная армия.

– Да, чем-то похоже. Очень жаль, что у нее не было детей. Мы могли скрепить союз свадьбой детей.

– Создать династию.

– Именно.

– У меня есть и другие вопросы, но ты выглядишь усталой.

– Может, у меня сегодня было слишком много операций. Одна особенно сложная. Не с технической точки зрения. Это был ребенок с менингококкемией. Нам пришлось отнять обе руки до запястья.

– Никогда не понимал, как ты это делаешь.

– Его отец обезумел. Он все говорил: «А как же котенок? Он любит котенка». Так казалось, что его не волнует, как ребенок будет есть, писать, играть на фортепиано, но только то, что определенная его часть больше никогда не сможет ощутить мягкость шерсти. Попытки убедить его в том, что остальная кожа не потеряет своей чувствительности, ни к чему не привели. Нам пришлось вколоть ему почти столько же лекарств, сколько и сыну.

– Иногда ты вот так вот переживаешь. По-своему. Иногда ты только так и можешь.

– Я и не знаю.

– Мм?

– Мои потери были минимальны. Восполнимы. Достаточно малы, чтобы не собирать себя по кусочкам, чтобы жить дальше. Кроме потери родителей, разумеется. Мой дорогой отец. Моя несносная мать. Тогда мне пришлось разложить все по полочкам, чтобы пережить этот ужас.

– Тогда ты счастливая.

– Я забыла, как тебя зовут.

– Марк.

– Твое лицо мне знакомо.

– Многие мне это говорят. Видимо, такое уж у меня лицо.

– Вот теперь я думаю, что устала.

– Тогда я пойду.

– Да. И закрой за собой дверь, пожалуйста.