Раскрепощение

Я каждый день видел молодого директора в цехах — перед ним никто не встает навытяжку, его внимательно слушают, ему по-деловому возражают, предлагают свое — с ним есть о чем поговорить...

И мы тоже долго разговаривали в тот вечер, за кофе, и не только за кофе. Спорили. Соглашались. Не соглашались. Разговор был о разном, в том числе и о самом главном, коренном.

Он сказал, понимающе усмехнувшись:

— В жизни — как на производстве: пока внедряется что-то новое — и брак идет, и обнаруживаются просчеты в технологии, и то там, то тут — неполадки... Это неизбежный процесс в пусковой период. А вам хочется, чтобы все сразу...

Я подумал: да, он имеет право на эти слова: вместе с заводом, вместе со всеми его людьми он переживал трудности «пускового периода», тот период уже давно кончился, теперь это передовое, отлично работающее предприятие, в значительной степени — экспериментальная база, лаборатория строительной индустрии всего Казахстана и, пожалуй, даже не одного Казахстана...

Но поскольку речь зашла не только о производстве, спор наш не затихал до полночи.

Он вышел проводить меня к автобусу, вручив на прощанье автореферат своей диссертации: «У нас, инженеров, так принято...» Брошюрка была тоненькой и называлась «Стойкость ячеистых автоклавных материалов в условиях животноводческих помещений». Он сказал недовольно:

— Тема не слишком грандиозная... Да писалось-то как: сядешь к столу — Игорь на колени... Люся в то время техникум заканчивала...

Мы вышли на свежий воздух. Было темно, тихо — в Темиртау рано ложатся, рано встают.

Вот и сейчас передо мной лежит эта брошюрка, но вижу я не ее, а плиты, которые грузят в кузова автомашин в транспортном цехе: они дешевле прежних, способны выдержать высокую влажность, устоять перед воздействием углекислого газа, аммиака, их ждут совхозы — ближние, дальние... Нет, не плиты эти я вижу, а лица — Гончаренко, Дитца, Фадькина... И думаю о споре — теперь уже он кажется таким давним! — со своим приятелем, о вечере у Ройзмана — для меня прощальном. И мне заново вспоминаются слова — уже безотносительно к смыслу, который он в них вложил — о жизни, производстве...

Всякое сравнение хромает, и дело не в том, чтобы заменить одно другим, более удачным. Я хотел рассказать не о производственном процессе самом по себе, не о газобетоне, не о станках, не о болтиках и винтиках — о людях, которых нельзя уподобить не только болтикам и винтикам, но и наисовершеннейшим, наиэлектроннейшим машинам.

Но стоило ли за этим ездить в Темиртау? Разве вокруг нас — не те же люди, не та же самая жизнь?..

Июль 1969

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПО ПОВОДУ ОЧЕРКА «ПОЕЗДКА НА ГАЗОБЕТОННЫЙ»

Предваряя очерк, я сказал, что побудило меня отправиться в Темиртау: спор с Н. На самом деле — не совсем так. Просто после очередной атаки на «Простор», теперь уж не вспомнить — какой и за что, столько их было!..— в редакции решили ради жаждущего нас сожрать высокого начальства обзавестись вполне благонадежным материалом, к тому же — на тему, которой начальство взыскует: о рабочем классе. Поскольку в то время о рабочих говорилось в торжественных случаях только так: «гегемон», «класс-гегемон» и всячески намекалось, что и начальство, как самое высокое, так и не самое, а и то, что пониже,— все равно, раз начальство, то и оно плоть от плоти «гегемона», то есть в ранней юности трудилось токарем (слесарем, шахтером и т. д.) на таком-то заводе (руднике, шахте, в депо), а потом именно «гегемон» определил ему, начальству, управлять страной, питаться в особых столовых и магазинах, жить в особых домах и квартирах, ездить в особые дома отдыха, лечиться в особых больницах и быть в заключение положенным в землю на особом, не всем доступном участке. И потому читать в журнале про рабочий класс, то есть как бы отчасти и про себя, начальство любило. И мы бы отвели нависшую над журналом грозу, опубликовав два-три материала, в глазах начальства оправдывающих наше существование.

Но так как, работая над очерком, я думал не столько о начальстве, сколько о споре с Н. и многом другом, вместо подтверждения своей благонадежности журнал добился новых неприятностей. Рабочему полагалось думать о производстве, не рассуждать, не рефлектировать, подобно подозрительной интеллигенции, быть всем довольным и в дни революционных и государственных праздников выпивать стопку водки — разумеется, под хорошую закусь. В очерке рассказывалось о другом... Но, разумеется, о многом я не мог и мечтать заикнуться. Например, о событиях десятилетней для того времени давности — «беспорядках», «волнениях», «бунте» и даже «восстании», как это по-разному называли в Темиртау. А значит — и о том, какой след эти события оставили в душах темиртаусцев, какое место занимали в наших разговорах на газобетонном... Потому, а также по причине дополнительных и неизбежных ограничителей тех лет, очерк вышел куда более легковесным, чем замышлялся.