Раскрыть ладони

— Ой, только не жалейте глупую старуху! Надо было мне думать хорошенько, да не забывать, кто из нас кто. Вот всего на минутку вообразила невесть что, и сразу…

— Вы вовсе не старуха, dyesi Карин. А виной вашего воображения стало мое недостойное поведение.

Она выслушала внимательно, но после все равно упрямо качнула головой:

— Недостойное? Да тот же Харти мне такие мерзости на ушко шептал, аж тошно становилось!

Любопытное открытие. Мой скромный приятель, оказывается, был не таким уж стеснительным.

— Оттом с вами заигрывал?

— Да это уж не заигрыш был, — призналась купчиха. — Все после началось. Когда он вас страже сдал. Пришел и прямо с порога заявил, мол, я для тебя все сделал, чтобы свою любовь доказать, теперь и ты докажи.

Бр-р-р-р… Могу себе представить. Мерзостное зрелище. Судя по рассказам Келли, в Доме радости с Харти брали больше монет, чем с любого другого посетителя, потому что ни одна девица не соглашалась ублажать худосочного уродца за обычную плату.

А ведь он, наверняка, и в этом мне завидовал, если случайно прознал про мое знакомство с подопечной Науты. Да, причин мстить у Оттома имелось в избытке.

— Не продолжайте, dyesi, не нужно.

— А продолжать и не о чем. Я ведь не смогла. Отговорилась чем-то, попросила подождать. Сказала, что пока не увижу, как вас… осудят, не смогу успокоиться.

Откуда столько горечи в голосе? Неужели, переживает по-настоящему? Было бы из-за чего!

— Хорошо, что вам не пришлось…

— Да уж хорошо, слов нет! А когда он там, перед судьей, во всем сознался, меня такая злость взяла, что если бы его стражник не добил, я бы сама, своими руками бы…

— И все равно, простите.

— Да полно вам виниться-то! Вы мужчина видный, красивый и обходительный, силой никого в свои объятья не тянете, а что женщины рядом с вами голову теряют, так за то судить нельзя.

— Мне следовало бы почтительнее относиться к вам и не устраивать в вашей лавке…

— Я же сказала, полно вам! — Толстые пальчики Карин легли на мои губы, запрещая продолжать. — Вы ведь достойно себя вели, и даму ту в свидетели не позвали, хотя могли бы. И не оправдывались, как тот же Харти, когда случаем хрусталинку разбил. Ох, он и плакался тогда, на коленях вокруг меня ползал, весь паркет штанами до блеска натер… Нет, чтобы честно сказать, мол, виноват, исправлюсь. А вы…

Я сжал ее ладошку в своих, чуть отстраняя от губ, но совсем не намного.

— Рад, что вы не сердитесь.

— Сердиться? С чего бы? Я ведь с вами говорить хотела, и когда тут увидела, сразу и подошла.

— Говорить? О чем?

Щеки Карин зарделись, возвращая бледному лицу прежние краски:

— Я сказать хотела, что… Вы уж не брезгуйте только, хорошо? Знаю, что грешно вам такую службу предлагать, но если надумаете… Я пока на место Харти никого брать не буду. Людей подходящих поблизости нет, да и… Боюсь я теперь кого-то к себе приближать. Был вроде безобидный человечек, а на поверку каким оказался? Страшнее демона в сотню раз! Я так думаю, что он бы меня со свету сжил, а все мое хозяйство под себя подобрал. И ведь замечала, что жадный, а даже помыслить не могла, на что способен. А вот вы… Вас бы я с радостью до хозяйства допустила. Вы человек честный.

Куда уж честнее! Неужели она не поняла?

— Любезная dyesi, мне лестно слышать от вас такие слова, но они не про меня. Я мало чем отличаюсь от Харти, и, признаться, желал бы добиться того же, что и он.

— Но ведь не добивались?

Просто не успел. Будь у меня побольше времени и поспокойнее жизнь, обязательно попробовал бы поймать купчиху в сети любви. Хотя бы ради развлечения.

— Я не сделал этого только потому, что…

— Потому что не хотели смеяться над бедной женщиной. Я ведь тогда, пока этот наглец с вашей сумкой орудовал, все ждала, что вы меня охмурять начнете. Ой, как ждала! И если бы слово ласковое хоть одно услышала, не было бы ничего этого. Совсем ничего. А вы спокойно так разговаривали, мол, даже если что и было между нами, то закончилось, не начавшись. Я ведь и поэтому еще разозлилась. Целую ночь в подушку плакала, все думала, почему с другими можете миловаться, а со мной никак? А потом поняла.

Интересно, что она могла понять? Я свои поступки вообще не разбирал по косточкам, а Карин над ними, оказывается, упорно размышляла. Наверняка, навоображала такого…

— Не обманщик вы. И никогда им не будете. Если с какой женщиной дружбу-любовь водите, то на других не заглядываетесь. Потому что не хотите, чтобы и ей, и другим больно было. Ох, и почему мне в юности такой мужчина не встретился? Уж я бы за него руками и ногами держалась!

— Может быть, еще встретится. Откуда вам знать?

— Может, и встретится, — согласилась Карин, вздыхая. — Да только теперь, хочу, не хочу, каждого по вам мерить буду.

— Не нужно! — Я успокаивающе поцеловал кончики дрожащих от волнения пальцев. — Все люди разные. И у каждого должна быть своя мерка. Я ведь тоже не во многом хорош.

— А и пусть! Только в том, что мне видно, лучше и быть не нужно!