Распад. Новое солнце

«Я пытаюсь сказать… что мы ограничены. Рамками, названными «слуховым диапазоном». Треск костра, шум реки, завывание ветра – все это звуки, которые мы распознать способны, но они не единственные, что существуют на свете. К примеру, есть ультразвук, он выше, или инфразвук, который гораздо ниже. Данные сигналы и волны находятся за гранью акустического восприятия человека. И так везде, в любой мере или плоскости существуют места, целые реальности, что не созданы для людей, нам недоступны, но манящие нас до одури. Почему мы позволяем себе в них вторгаться? Почему нарушаем установленные природой границы, продолжая оправдывать свой эгоизм наличием субъективной возможности»?

На веки давила темнота (а может и что-то другое), мешала глазам открыться и увидеть свет, а также и лицо говорящего.

«Делать все, на что способен. Отвечать на вопросы, что не имеют ответа. Раньше я считал это «силой», а смирение – слабостью… но не сейчас, по крайней мере, уже не так оглушен уверенностью. Мог бы я вовремя остановиться? Забыть о своих амбициях и желаниях, в угоду лучшего будущего? Скорее всего, нет, ведь тогда я не мог предсказать последствия. Дорога в ад вымощена благими намерениями, а все мысли о том, «как было бы» опять уведут нас не туда, в чужие миры и параллельные реальности. Мои грехи – только мои, и именно я должен их исправить, по крайней мере, пока еще жив, иначе их тяжесть ляжет на плечи потомков, а этого я допустить не могу. Не хочу, чтобы подлость стала моим единственным наследием, понимаешь»?

Загадочный человек подошел ближе, наклонился к самому уху и произнес

:

«Ты же меня слышишь, правда? Мой голос звучит в диапазоне между шестнадцатью герцами и двадцатью килогерцами, поэтому ты должен, нет, обязан. Меня зовут Лукас Алсет, и ни за что не дам тебе умереть. Обещаю, в следующий раз мы поговорим с тобой как должно, за чашкой чая, например… может, даже с молоком. И ты поведаешь мне свою историю, а я тебе свою, но самое главное, я наконец-то узнаю, как тебе зовут».

***

Дождевые капли разбивались о металлические детали, что были старательно рассортированы по отсекам. В одном из них, в отделении с самыми мелкими компонентами, находившемся в южной части контейнера, лежал человек.

Все живые звуки для него пропали, оказались потеряны в оглушающих вибрациях, что шли от дороги и усиливались железом, а после волнами распространялись по костям и черепу. Гайки и болты нехотя распределялись под весом его тела, впиваясь в плоть иглами при каждом движении. Несмотря на все это, человеку удавалось спать, но сном беспокойным. Он словно находился на грани, где реальность и грезы решили посоревноваться в перетягивании, а его сознание выступило в роли каната.

Эта чехарда длилась уже несколько лет, после травмы головы сон приходил исключительно с помощью лекарств. Ему говорили, что скоро это пройдет, но «скоро» пришлось ждать удивительно долго. Со временем ему даже увеличили дозу с одной таблетки до двух, а потом и до трех.

Именно со снотворным были связаны его последние «четкие» воспоминания. Он присел на край кровати, отправил синие пилюли в рот, разгрыз и сразу же запил их водой. Мерзкий привкус оставался с ним еще некоторое время. Он оказался немного другим, непривычным, но таким же несносным, а потом… потом все погрузилось в туман.

Единственным, что осталось в памяти чужака, прежде чем он проснулся в тени поверженных машин, на ничейной земле, далеко за пределами ближайшего блокпоста Кунэша, оказался голос Лукаса Алсета. Его речь словно отпечаталась в мозгу, зияя, как открытая рана или ожог: «Я спас тебя, защитил, сделал сильнее. Теперь твоя очередь отплатить мне. Спаси ее! Мою дочь, ее зовут Фруд. Прямо сейчас к ней подступают шпионы, перебежчики, предатели. Если она окажется в их руках, то они получат не только ее жизнь, но и мои знания. Я выдам им все, каждый секрет, что так яро хранил эти годы. Войне придет конец. Мы проиграем, поэтому спаси Фруд, защити материк, только ты на это способен. Только тебе я могу это доверить».