Да, в Костенках раскопали отнюдь не «большой дом». Четкая граница культурного слоя на площадке — свидетельство ограды вокруг. В ограде горели костры. Друг против друга располагались жилища колдунов. Была еще третья полуземлянка, значительно большая, чем эти две. Вероятно, она была необходима для тех церемоний, тех ритуальных действий, которые происходили в этой ограде. Мы можем только догадываться, что это были за действия: какие-то обряды, связанные с удачной охотой, с жизнью племени, как, например, инициации.
Инициация — посвящение. Под этим обычно подразумевается вся совокупность сложных, порой мучительных испытаний, пройдя которые юноша становился полноправным членом рода и племени — мужчиной, бойцом и охотником. Но подобно тому, как посвящению в рыцари средневековья предшествовали настоящие бои и победы на турнирах, как посвящению в высокое звание врача предшествует самостоятельное лечение больных, а званию ученого — научные работы, инициации точно так же включали в себя испытания на смелость и выносливость, на мужество и самообладание, знание приемов охоты и повадок диких зверей. И еще знание мифов и преданий своего племени.
Глубокие подземелья пещер с палеолитическими рисунками по стенам — как раз такие святилища. В пещерах Тюк д’Одубер, Нио и в других пещерах Франции на глине пола сохранились отпечатки ног палеолитического человека. По этим следам можно видеть, как двигались в танце процессии юношей и девушек, как расходились они и снова соединялись перед скульптурами и рисунками животных… Для чего создавались эти изображения, рассказали сами художники. На многих рисунках можно увидеть нарисованные раны с сочащейся кровью, изображения впившихся в тело дротиков. Бизоны, львы и медведи, вылепленные из глины с потрясающим реализмом, буквально истыканы ударами копий и дротиков. Победа над изображением должна была обеспечить победу над живым зверем в реальной охоте. Эти магические действия совершались обязательно вдали от глаз непосвященных. Насколько важным считалось сохранение тайны, видно из того, что путь в такие первобытные святилища ведет исследователя по запутанному лабиринту ходов: ему приходится переплывать подземные реки и озера, иногда нырять в темноту, в ледяную воду подземных потоков.
На Русской равнине не было пещер. Поэтому площадку для ритуальных действий приходилось прятать за высокой, надежной изгородью, вход в которую охраняли вот эти самые скульпторы-колдуны.
Может быть, и тот сунгирец, которого раскопал Бадер, тоже был одним из таких колдунов?
Вспомнив о Сунгире, я не мог тогда предположить, что вскоре снова попаду в места, где начиналось мое знакомство с палеолитом.
Удивительные повороты происходят в жизни! Начав эту главу, я собирался закончить ее рассказом об открытии Фрадкина. Мне оставалось дописать несколько последних страниц, когда неожиданно приехал знакомый археолог.
— Ты уже слышал про Сунгирь? — начал он с порога. — Бадер нашел новое погребение! Поезжай! Там еще идет работа…
Подробностей он не знал. Слухи были слишком противоречивы, но все сходились на одном — это сенсация.
…И вот я снова еду на Сунгирь, через двенадцать лет после того, как впервые услышал это название. Ехал и вспоминал прошедшие годы, своих товарищей, которые давно стали учеными, сделали немало важных и интересных открытий. Но все равно, когда заходил разговор о том, первом лете, когда мы начинали раскопки Сунгиря, воспоминания становились живее и ярче.
Стояла поздняя осень, последние дни октября. Уже облетела листва на деревьях, ветер был холодный, но он разогнал серые сплошные тучи, и над Клязьмой, над холмами Боголюбова и такой знакомой церковью Покрова, видневшейся вдалеке, сверкало голубое осеннее небо. Прежде ровное поле между кирпичным заводом и стоянкой теперь было взрыто карьерами, ямами, и только на обочине, возле дороги, невесть как сохранившиеся в холода, голубели сунгирские васильки.
А вот и наш карьер! Я чуть было не прошел мимо, так он зарос бурьяном, и только небольшой деревянный вагончик на колесах, из трубы которого вился дымок, позволил мне догадаться, что раскоп где-то рядом.
Не рядом — почти под ногами. Под коричневым клеенчатым навесом, растянутым на шестах, я увидел легкий складной столик с чертежами и фотоаппаратами. Рядом с ним стоял Бадер. В плаще, натянутом поверх шубы, в теплых ботинках, в перчатках, он стоял полуобернувшись ко мне, то ли размышляя, то ли рассматривая что-то в глубине навеса.
Я задержался на краю раскопа, чтобы еще продлить странное, несколько тревожное ощущение пульсирующего времени, когда отсчет тысячелетий вдруг перебивается отсчетом годов, а потом кажется, что не было этих лет, ты просто отлучился на десять — двадцать минут — может быть, за ножом или кистью в лагерь бегал — и сейчас возвращаешься на свое рабочее место…
Подошвы скользят по вырубленным в глине ступеням, я чуть не падаю и съезжаю вниз.
Бадер поворачивается, с минуту вглядывается в меня.
— Андрей? Вот неожиданность! Как вы узнали? Ведь я никому не велел говорить!..
Я объясняю. Он качает головой.