Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1

– Только очень быстррро – пока стррражи беспорррядка никакие не возбухли, – приговаривал Крутаков, зайдя под мост, ловчайше мигом сиганув через парапет и спрыгнув на крайнюю справа железную узкую изогнутую балку под мостом – под которой мутно плескалась водичка. – Иди за мной и повторрряй мои движения… – нахально инструктировал Крутаков ее, не поворачиваясь к ней, и быстро поднимаясь по выгибающейся вверх металлической дуге – резко восходящей к верхней горизонтальной конструкции. – Не грррохнись в ррреку, уж будь добррра…

Продвигаться вверх по дуге было не сложно – металлическая поверхность была не скользкая, а вся в здоровенных пупырчатых заклепках – как кожа железного бронтозавра – как будто специально для восхождения в кроссовках.

– Ну, и какова же твоя теодицея? – нагло спросил, обернувшись к ней Крутаков, когда уперся башкой в верхние металлические перекрытия – и дальше идти уже нужно было согнувшись. – Я так и не понял вчеррра, пррраво слово, что ты хотела сказать обррразом Фррранции, легшей под Гитлеррра. И обррразом борррцов Сопррротивления. Как это может опррравдать наличие зла в миррре – пррри Всемогущем Боге?

Видя уже, по его веселым глазам, что Крутаков наполовину дурачится, что перепугавшись, возомнив, что она как-то провалилась опять в воздушную яму тоски, – он просто пытается привязать ее внимание ко всегда завлекавшим ее метафизическим штучкам, – все-таки, не повестись на эту уловку Елена не смогла.

– А чего тут оправдываться-то! Все элементарно… Я вообще не принимаю этого термина «теодицея», Крутаков!

Крутаков радостно выдул воздух ноздрями, сдерживая смех – и, присев на корточки, принялся продвигаться по металлической дуге вверх, во все сужавшемся зазоре:

– А вот этот подход: «все элементарррно» – мне нррравится! – произнес он, уже подшагивая впереди нее по-утиному.

– Нет, правда, – Елена присела тоже и двинулась за ним, посматривая одним глазом в обрыв, на казавшуюся отсюда отнюдь не привлекательной для нырка воду. – Все ведь проще простого – забудь про Францию, мы ведь все можем увидеть, как это происходит, на примере переворота 1917-го года: представим себе, что, вот, в каком-то маленьком уголке огромной Вселенной, в крошечной провинции гигантского прекрасного Царства, происходит безмозглый мятеж – власть захватывает шайка головорезов! И с тех пор – много-много поколений – на этой территории верховодят адские, неправильные, вывернутые наизнанку, установленные этой шайкой законы – и зло для них добро, добро для них – зло.

Дуга, узкая клепанная металлическая балка, служившая им тропинкой, так резко смыкалась здесь с верхней конструкцией, – вверху, над сложной изнанкой которой, ехали над ними машины, – что дальше по все сужающемуся клюву, идти уже было, даже на корточках, все сложнее.

– Ну, так и почему же добрррый Царррь-то не вмешивается? – обернулся, дойдя до четвертого вертикального столбика, Крутаков и, кажется, притомившись брести на корячках, свесил ноги вниз и уселся на пупурчатой дуге. – Ррразве так трррудно мятежников-головорррезов пррристрррунить, и освободить невинных? С Ррроссией-то все понятно – царррь был убит, арррмия деморррализована, популяция наполовину зверррски убита – наполовину изуррродована унижениями. Но Бог ведь – это же тебе не Николай Ррроманов, Бог ведь – всевластен? Почему же Бог не вмешивается?

Далеко под ними, метрах в восьми внизу, буро-золотисто бежала река.