Расплата

– Если я проиграю, а я не собираюсь этого делать, ты не можешь просить, чтобы я повлиял на твою оценку по предмету Заростера. Ты мне нравишься, но я не собираюсь портить себе из-за этого жизнь, понимаешь? С философией ты разберешься сама.

– О, какая жалость. А я-то надеялась, это мой шанс получить пятерку.

– Я серьезно.

– Прекрасно, но все остальное можно? – спросила она, и его пальцы чуть разжались, их кончики принялись поглаживать внутреннюю часть ее запястья.

– Хорошо, – ответил он, и его глаза снова озорно блеснули. – Все, что угодно.

Глава 15

Бенц провел воскресное утро, работая над делом. Он связался с управлением, но, кроме гангстерской поножовщины на береговой линии и дорожного происшествия неподалеку от аэропорта, не было никаких сообщений, которые наводили бы на мысль о том, что убийца, которого чувствовала Оливия Бенчет, снова пустился во все тяжкие.

Но, с другой стороны, она видела не убийство, а только слежку за женщиной.

Он также проверил несколько других возможных зацепок, позвонил людям, которые видели дом в районе Сент-Джон, где было совершено убийство, и сверил людей, которые были сняты на камеру Хендерсоном, со списком свидетелей, которые видели пожар. На видео личности троих – молодая парочка и парень в тени – не были установлены. Все остальные дали объяснения.

Полиция Лафайетта побеседовала с Реджи Бенчетом и собиралась прислать по факсу рапорт, но пока не было никаких указаний на то, что он был в Новом Орлеане, когда происходило последнее убийство, – полиция все еще занималась проверкой его алиби.

Бенц составил список компаний, специализирующихся на изготовлении неоновых вывесок, а также список баров. Может, кто-нибудь вспомнит бокал с розовым мартини, хотя недавнее видение Оливии не имело ничего общего с убийством.

Пока.

Затем еще были церкви и священники, которые проводили церемонии. Эти списки тоже у него имелись.

Устав от бумажной работы и от следов, ведущих в никуда, он сделал перерыв, решив потренироваться в задней спальне. Одетый лишь в боксерские шорты, он принялся колошматить мешок. Это тренировало его мышцы, снимало стресс и позволило сбросить пятнадцать фунтов за последние шесть месяцев. Он становился таким чертовски здоровым, что даже самому не верилось.

Никакого бухла.

Никаких сигарет.

И женщин.

Если не считать Оливии Бенчет, которую он знал лишь несколько дней и один раз поцеловал. Это был отличный поцелуй. Но это нельзя назвать романом.

На спине у него начал выступать пот. Он живет, как монах. Монтойя обвинил его в том, что он ведет слишком замкнутую жизнь, и истина заключалась в том, что молодой полицейский был прав.

– Черт! – рявкнул Бенц и принялся колотить по мешку до тех пор, пока его мышцы буквально не взвыли от усталости, а сам он не взмок. Тяжело дыша, он навалился на мешок, который медленно покачивался. Отдышавшись, он окинул взглядом комнату Кристи. Помимо боксерского мешка, она выглядела такой же, какой она ее оставила: двуспальная кровать, покрывало цвета морской волны и такого же цвета занавески. Она казалась пыльной, нежилой, и он решил потрудиться и вытереть пыль, пропылесосить, а может, даже и поставить букет цветов на ночной столик. Он посмотрел туда и нахмурился, заметив фотографию Дженнифер рядом с кроватью Кристи.

На этом снимке, снятом давно и слегка поблекшем, они были вдвоем. Кристи в то время было лет семь, и фотография была сделана одной из подруг Дженнифер, когда мать и дочь слезли с американских горок. Их лица раскраснелись, волосы были растрепаны, глаза сияли от радости. Забавно, но он больше не испытывал прежнего гнева, только лишь глубокую грусть с примесью горечи. Их брак, конечно, был обречен с самого начала. Дженнифер было невыносимо тяжело быть женой излишне честолюбивого полицейского, которого подолгу нет рядом. Он чувствовал что-то неладное, но надеялся, что со временем все наладится. Он не замечал признаков надвигающейся катастрофы до тех пор, пока она на восьмом месяце беременности слезно не сообщила ему, что ребенок-то, оказывается, не от него.

Господи, ему никогда не доводилось испытывать такой боли. А когда он выяснил, от какого же сукиного сына беременна его жена... неудивительно, что он запил. О, конечно, он заявил о своих правах на Кристи, решил в тот самый момент, когда увидел младенца в больнице, что будет растить ее как свою собственную дочь, но семена недоверия были глубоко посеяны в его душе. Брак стал разваливаться, и постепенно от него осталась лишь видимость. Бенц проводил много времени за работой или в баре неподалеку от полицейского участка в Лос-Анджелесе. Тогда он сказал себе, что поступает правильно, но теперь не был в этом уверен. Он не мог забыть предательства жены и простить ее. Даже после ее смерти. Сейчас, однако, он мог отстраниться от ярости. Это больше не имело значения. Дженнифер была мертва, а Кристи, оставшаяся без матери, чувствовала себя все более одинокой, ей все сильнее хотелось взбунтоваться против него.