Расплата

– Ты вложил деньги в бар своего брата. Проценты ты получаешь наличными, но в налоговую декларацию эти суммы не заносишь. Налоговикам это не понравится.

– Ты, мать твою! – Полицейские наконец разжали пальцы Ромми и теперь держат его за руки. Его волосы растрепаны, рубашка расстегнута, галстук сбился набок. – Ты что, угрожаешь мне?

Я сдуваю пепел с пиджака, приглаживаю руками одежду и привожу в порядок волосы.

– Теннис и Тиллинг все слышали. Я тебе не угрожал. Я попросил своих сыщиков выяснить, почему полиция так плохо работает по делу об убийстве моей жены. Они навели о тебе справки, Ромми. Они сообщили мне, что ты второсортный полицейский и слишком запутался в своей дерьмовой жизни, чтобы работать как следует. Я подумываю о том, чтобы направить жалобу окружному прокурору. Надеюсь, никто не передаст ее копию журналистам.

Я иду к машине, а Ромми посылает мне вслед проклятия. Теннис открывает дверь со стороны водителя и садится. Когда он заводит мотор, кто-то дотрагивается до моего плеча.

– Теперь вам лучше? – тихо спрашивает Тиллинг.

– Немного, – отвечаю я и поворачиваюсь к ней. Она высокая, у нее кривые зубы, лоб беспокойно морщится. В докладе, который я получил, говорится, что у нее хорошая репутация. – Думаю, он заслуживает гораздо большего.

Она хмурится.

– Часто ли люди получают то, чего заслуживают? – В ее голосе нет и намека на сарказм.

– Не знаю, – говорю я. В последнее время я очень часто задаю себе этот вопрос. – Раньше я так считал.

– Дженнифер заслуживает справедливости, – замечает Тиллинг. – И чтобы добиться ее, мне понадобится ваша помощь.

Я складываю руки на груди, чтобы скрыть дрожь; ужасная усталость укрывает меня влажным плащом.

– Ничего важного я не скрываю.

– Но ведь что-то скрываете.

На поясе у Тиллинг жужжит телефон, и она не глядя отключает его; взгляд усталых карих глаз прикован ко мне.

– Мы с Дженной ссорились. Я не собираюсь обсуждать причину этого. Мы были женаты долгое время. Я был несчастен и совершил ошибку.

– Мне нужно знать имя этой женщины, – настаивает Тиллинг.

– Нет, не нужно. Она не имеет ко всему этому никакого отношения. Мы были вместе всего один раз, и все было кончено задолго до того, как Дженна узнала об этом случае.

– Дженнифер готова была развестись с вами из-за этой женщины. Мы должны поговорить с ней.

Тиллинг ошибается. Я открываю рот, чтобы поправить ее, но затем снова закрываю его.

– Вы намерены помогать нам? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами, поворачиваюсь к машине и берусь за ручку двери.

– Вы не понимаете, – говорит мне в спину Тиллинг; похоже, она разочарована. – Вы ошиблись и продолжаете ошибаться. Все ваши деньги теперь падут на вашу голову.

– А вы? – спрашиваю я, глядя на нее через плечо. – Вы будете спорить со всеми моими деньгами?

– Вы обидели свою жену, Питер, – отвечает Тиллинг. – Я это знаю. Вы должны сказать мне правду, если хотите, чтобы я поняла вас.

Правду. Я открываю дверь и сажусь в салон. Тиллинг стоит снаружи не двигаясь и смотрит на меня через стекло, а Теннис заводит мотор, и машина проползает мимо нее. Правда состоит в том, что я разбил сердце Дженны задолго до того, как изменил ей.

Зима

6

С ночного неба падает мокрый снег и неровно стучит по окнам спальни. Я неподвижно стою в темноте и смотрю на улицу. Конус бледно-желтого света фонаря падает на капот, кузов и боковые панели синего «форда», покрытые льдом; ветер взбивает над крышей машины полосу молочно-белого дыма из выхлопной трубы. Периодически щелкают «дворники». В салоне, наверное, двое полицейских – один дремлет, второй бдит вполглаза. Несколько раз на протяжении недель, прошедших со дня похорон Дженны, полицейские приставляли ко мне «хвост» – по словам моего адвоката, эта тактика в основном была нацелена на то, чтобы запугать меня. Однако сегодня я увидел их в первый раз за последний месяц. Размышляя, намерены ли копы наконец-то арестовать меня, я быстро обдумываю, не следует ли связаться со своим адвокатом, и решаю не суетиться. На часах возле кровати пять сорок утра; вряд ли они пошевелятся до рассвета, если только я не зажгу свет. У меня полно времени.

Несмотря на темень, у меня уходит лишь несколько минут, чтобы привести комнату в порядок. Постельное белье, которое еще вчера было чистым, а сейчас влажное и скомканное, отправляется в мешок для грязного белья, висящий на двери. Я застилаю постель свежевыглаженными простынями, тщательно натягивая их на кровати, а покрывало прячу под подушки. Несколько шагов – и я в ванной. Годы командировок приучили меня удобно упаковывать умывальные принадлежности: зубную щетку сюда, бритву туда. Не включая света, я намыливаю лицо и начинаю бриться на ощупь, чувствуя облегчение из-за того, что, по крайней мере, избавлен от созерцания жалкого зрелища в зеркале.