Расплата

Вскоре нашлось, чем крыть. Звериной лютой ненавистью, которая силой и яростью своей превзошла страх перед наказанием и муки непреложного раскаяния. И ненависть эта проснулась в солдатах с георгиевскими ленточками, осатаневших от жестоких изуверств нацбатальонов, грузинского легиона, садистов из теробороны. Украинцев, особенно тех, кто служил в нацбатах, перестали брать в плен. С солдатами ВСУ было иначе: сдался до боя — живи; но если попался в бою — не обессудь. И вот, украинцы стали бояться плена пуще смерти, да и в плен их стали брать ровно столько, сколько нужно для обмена на своих и чтобы еще не обременительно было (надо же пленных кормить, лечить, охранять надо). В общем старались не брать в плен. Оставляли тех, кто на первом допросе смог доказать свою ценность, выкладывая сведений больше, чем другие. А уж если на пленном оказывались татуировки или у наших появлялись прочие какие сомнения на его счет, то берегись! Вот, что было. Нда.

В машине мы с капитаном снова разговорились. Я рассказал, как израильтяне в ответ на убийства своих граждан федаинами проводили карательные акции в палестинских селениях. Жестокость? Без сомнения. Узаконенная и эффективная. К тому же так государство бережет своих солдат от того, чтобы они не превратились в зверей, над которыми творят самосуд.

Но ведь это немыслимо без сильной государственной воли и решимости. С этим у нас кудряво.

Капитан склонил голову, не согласившись ни с первой мыслью, ни со второй, закурил и сказал в темноту:

— Пленного этого уже должно быть шлепнули, знаешь…

24 АВГУСТА

Уррра! Сегодня еду в действующую бригаду морской пехоты Тихоокеанского Флота. Рад несказанно. Ничего не обещали, понятное дело. Но намекнули, что пару дней смогу побыть на передовой с разными подразделениями морпехов.

Перед моим отъездом капитан попросил меня быть благоразумным и ни при каких обстоятельствах не проситься к танкистам. За последние две недели мы подружились. Капитан оказался интересным собеседником. К тому же у него богатый боевой опыт (ему бы книгу писать!). К тому же я взялся собрать деньги на покупку машины для нашего отряда. В общем не скрою — приятно думать, что моему возвращению здесь будут рады.

Подъем в 7:30. Благодать еще и оттого, что облачно и свежо. Я с вечера собрал вещи, а именно: спальник, пенку, медицинские подсумки, фляжку, комплект свежего белья, витамины) и после короткого завтрака (галеты с паштетом, чай с повидлом) тронулись. По дороге купил сигарет и пива в подарок и около 9 утра прибыл в расположение гвардейской бригады морской пехоты ТОФ. Меня поселили в офицерской кают компании дома культуры — в тесной комнатке, смежной с залом, в котором располагался штаб бригады. Вероятно из-за меблировки комнаты (шесть кроватей, одни нары и вешалка) настроение в комнате спальное: тихо, сумрачно, спокойно. Только из-за двери доносятся приглушенные голоса штабных, треск раций и мохнатый рык начальника штаба. Офицер из подразделения психологической работы (есть у нас и такое подразделение) провел меня по расположению бригады и подвел к группе офицеров в штабе. Офицеры перемигивались, нудились, слушая человека в черно-белой тельняшке с наглыми глазами на гладко выбритом выкормленном лице. Тельняшка курила, процеживая сквозь редкие зубы табачный дым, а из густого табачного облака гудел с невыразимой ласковостью и грустью ее бархатистый голос:

— У девы есть некий крен в сторону доминирования, пришлось с порога объяснить, что за свои кровные я сам командую парадом. И ещё у неё невероятная пилотка. Красивая, аккуратная, узкая. Просто магия какая-то между ног.

Меня представили офицеру в тельняшке. Им оказался замполит морских пехотинцев. Пообещав мне всяческое содействие и познакомив с матросом, «у которого есть что мне рассказать», замполит отбыл по делам неотложным.

Невысокий молодой человек в черном, сам весь ловкий подбористый, сразу видно — матрос опытный, сидел со мной на лавке и курил. Мы смотрели на детскую площадку с развороченной каруселью и двумя воронками между песочницей и качелями. Глаза молодого человека отличало великолепное свойство — в глазах звенела какая-то невыразимая усталость. Был молодой человек сержантом, командиром гранатометного отделения бригады морской пехоты. Было ему меньше тридцати.

* * *

— Часа в 3 стало известно о прорыве, — начал сержант.

Табачный дым окутал его и долго-долго колыхался над нами, а сержант продолжал:

— Приказали занять оборону в Егоровке. Мое отделение было в Егоровке.

— Далеко от Егоровки до Павловки? — спросил я.

— Километра три, четыре.

Сержант поймал взглядом паутину, которую ветром уносило вверх к прозрачной пелене облаков, прищурился, вспоминая.

ГЛАВА ВТОРАЯ

БОЙ В ПАВЛОВКЕ

8 МАЯ

Предрассветная лазурь в зените, угасающая звездная сыпь над головой. Занималась заря.