Расплата (СИ)

Селиванов, войдя в камеру, заложил руки за спину и брезгливо покосился сначала на Анциферова, потом на пол.

- Мухин, скажи мне, почему у Анциферова под кроватью пол такой, будто вчера его камеру взрывали? Недавно же ремонт делали.

- Да я не знаю, Семен Аркадьевич. Я, если помните, по распоряжению Владлена Вадимовича временно переведен сюда из прокуратуры, чтобы помочь, так сказать, нашему бывшему оступившемуся коллеге.

- Ну и что, Мухин, смогли вы ему помочь? Не смогли, сам вижу. Это потому, что три недели тюрьмы и даже 10 дней карцера никого не исправляют. На это время нужно. Коллега ваш бывший поработает на лесоповале лет пять и поймет, что в жизни к чему. Каково оно - п'oтом и кровью себе на пропитание зарабатывать. И, возможно, раскается и перестанет сочувствовать нуворишам, наживающимся на народном добре, отнятом путем преступной приватизации у государства и, стало быть, у народа.

Закончив монолог, Селиванов повернулся к Анциферову.

- Ну что, Сергей Николаевич, есть ли у вас к руководству СИЗО и ко мне лично какие-нибудь жалобы на условия содержания?

Cергей посмотрел на Селиванова и спокойно ответил:

- Нет жалоб на условия содержания. Все в порядке.

Селиванов ухмыльнулся.

- Ну, вот и славненько. Так и запишем. Подследственный Анциферов жалоб на содержание не имеет. Анциферов, готовьтесь к переводу в Москву. Послезавтра вас будут этапировать в столицу. Краснопресненский районный суд будет рассматривать ваше дело совместно с делом вашего кумира Хлопонина. Сейчас вас осмотрит наш врач, и завтра утром вас переведут из ШИЗО в обычную камеру. Желаю вам искреннего раскаяния, Анциферов. Всего вам доброго.

Последние слова уже были сказаны, когда дверь камеры закрывалась. Через какое-то время, показавшееся Сергею вечностью, караульный снова открыл дверь ШИЗО и отвел Сергея в кабинет уже знакомого ему доктора Миронова.

Доктор, сидевший за столом и что-то писавший, вначале не обратил на приведенного Анциферова никакого внимания. Лишь закончив писать и удовлетворенно хмыкнув, он посмотрел на Анциферова, и его лицо расплылось в радостной и искренней улыбке.

- Здравствуйте, Сергей Николаевич. Вижу, ваша щека практически зажила.

- Знаете, я и думать забыл про щеку, если честно, за время нахождения в ШИЗО.

- Да, мне говорили, что вас перевели в ШИЗО. К сожалению, это не в моей власти - как-либо повлиять на решение вашего руководства. Единственное, что я могу для вас сделать, - сказал Миронов, понизив голос практически до шепота, - так это дать заключение, что вам сейчас категорически противопоказан переезд в Москву по состоянию здоровья.

Анциферов весь напрягся.

- Вы знаете, Константин Петрович, я очень тронут вашей заботой, но думаю, что в Москве или здесь сидеть - разницы никакой, так что я не против смены обстановки и справедливого Краснопресненского суда.

- Ну, как знаете, быть может, вы и правы, - дружелюбно согласился Миронов.

- Тогда давайте приступим к процедурам, - бодро произнес Анциферов.

- С большим удовольствием, Сергей Николаевич, - так же радостно ответил Миронов.

Оказалось, что все не так уж плохо. Сергей за две с половиной недели в тюрьме практически не потерял в весе. Давление и пульс были в пределах нормы. На прощание Миронов долго тряс руку Сергея и пожелал ему быть особо бдительным в Москве. После этого конвойный отвел Анциферова обратно в карцер.

По дороге в камеру Сергей пытался понять, что же доктор имел в виду, когда советовал быть бдительным. Погруженный в свои мысли, Сергей даже не сразу осознал, что дверь карцера закрылась, и он снова находится в камере.

Глава 24. Побег

"Интересно, может, слова Миронова не стоит понимать буквально, и бдительным надо быть уже сейчас. Вдруг Мухин решил устроить мне подставу, чтобы работникам угрозыска меньше мучиться. Да ладно, Серега, двум смертям не бывать. Застрелят при побеге, значит, помрешь, как герой ковбойских боевиков, от пуль родного челябинского правосудия".

За окном темнело, и Анциферов почувствовал всеми фибрами души, что скоро его ждет свобода. Через час принесли ужин. Сергей с огромным аппетитом ел сладкую, подмороженную при хранении вареную картошку, наслаждаясь каждым куском. Выпив полухолодный чай, Сергей оставил посуду у форточки двери и стал ждать когда отстегнут пристёгнутую к стене кровать, чтобы готовиться ко сну. В 20:30, как обычно, погасили свет. И Сергей понял, что скоро надо будет действовать. Почему-то вспомнилась песня Цоя "Дальше действовать будем мы". Потом раздались пьяные крики, и через некоторое время Сергей услышал голоса Мухина, Пёстренького и еще целой оравы людей на улице. Ему показалось, что персонал СИЗО в полном составе уезжает праздновать день рождения Пёстренького, оставив только его, как провинившегося школьника, сидеть здесь. Не прошло и пяти минут, как Сергей услышал голоса конвойных.

"Черт, они там с телками в бане париться будут, а мы тут, Самохин, с тобой и урками на всю ночь. Вот оно, еврейское счастье!"

- Почему еврейское? - недоуменно переспросил Самохин.

- А кто его знает, говорят так, братишка.