Распни Его

— Хорошо. Распоряжение будет сделано, но насколько удастся приостановить распоряжение, сказать не берусь ввиду того, что прошло слишком много времени. Очень сожалею, что депутаты, присланные вчера, не были в достаточной степени осведомлены с той ролью и вообще с тем, для чего они приезжали. Во всяком случае, будет сделано все, что в человеческих силах в данную минуту. Прошу вполне ясно осветить мне теперь же все дело, которое вчера произошло, и последствия, могущие от этого быть в Петрограде.

— Дело в том, что депутатов винить нельзя. Вспыхнул неожиданно для всех нас такой солдатский бунт, которому еще подобных я не видел и которые, конечно, не солдаты, а просто взятые от сохи мужики и все свои мужицкие требования нашли полезным теперь заявить. Только слышно было в толпе — «земли и воли», «долой династию», «долой Романовых», «долой офицеров», и начались во многих частях избиения офицеров. К этому присоединились рабочие, и анархия дошла до своего апогея…

Родзянко сообщил неправду; он соврал от первого и до последнего слова. В эти дни боевых столкновений не было, потому что не с кем было ратоборствовать. Вся солдатская масса уже перешла на сторону восставших и уже не раз совершала шумные, победоносные шествия к Таврическому дворцу, где с превеликим усердием кричала: «Ура Родзянке». Слова его не были словами государственного мужа. Это была кухонная болтовня кумы-сплетницы, у которой неудержимо играло воображение. Он порхал как бабочка над трагическими событиями и то пугал, то успокаивал и сулил несбыточные обещания.

— Войска мало-помалу в течение ночи приводятся в порядок, но провозглашение императором Великого князя Михаила Александровича подольет масла в огонь, и начнется беспощадное истребление всего, что можно истребить. Мы потеряем и упустим из рук всякую власть, и усмирить народное волнение будет некому. При предложенной форме возвращение династии не исключено, и желательно, чтобы примерно до окончания войны продолжал действовать Верховный совет и ныне действующее Временное правительство. Я вполне уверен, что при таких условиях возможно быстрое успокоение и решительная победа будет обеспечена, так как, несомненно, произойдет подъем патриотического чувства, все заработает в усиленном темпе и победа, повторяю, может быть обеспечена…

Рузский резко повернул негодующее лицо к стоявшему рядом Саввичу. Раздраженно, желчно сказал:

— Ерунду порет. Кого он дурачит и обманывает: себя или нас?.. — Вместе с сомнениями и с недоверием к Родзянке, которое опять поднялось у него, Рузский почувствовал еще и нарастающую ненависть. На ленте, против слов Родзянки, он написал: «Если Бог захочет наказать, то прежде всего разум отнимет». А в другом месте продолжил ту же мысль: «Люди, возглавившие революцию, даже не осведомлены о настроениях населения. Когда Петроград был в моем ведении, я знал настроение народа».

В конце разговора Родзянко сказал:

— Сегодня нами сформировано правительство с князем Львовым во главе, о чем всем командующим фронтами посланы телеграммы. Все остается в таком виде: Верховный совет, ответственное министерство, действие законодательных палат до разрешение вопроса о конституции Учредительным собранием…

Честолюбивый бесенок давно обосновался в сердце Родзянки. Не раз председатель Думы прозрачно намекал Царю о необходимости призвать к власти человека, которому доверяет вся страна. Повторяя эту мысль, он уверовал в нее сам. Теперь его бесцеремонно отодвигали в сторону. «Мавр сделал свое дело»… Однако «мавр» цеплялся за власть. Расстаться с «манией грандиоза», с ролью спасителя Отечества, ему было трудно. Он старался создать для себя позицию на самом верху. Но все, что он делал, неуклонно толкало его к политической смерти.

— Скажите, кто во главе Верховного совета? — спросил Рузский. Вопрос этот свел Родзянку с высот.

— Я ошибся, не Верховный совет, а Временный комитет Государственной думы под моим председательством.

Рузский был далек от политической жизни в столице. О тщеславных вожделениях Родзянки он ничего не знал. Но в эти дни он скоро заметил, как настойчиво Родзянко внушал мысль о значительности своей персоны. Сначала Рузский в это поверил, принял как должное, а затем его стало раздражать постоянное напоминание: «только мне доверяют», «только я могу», «только я не допущу»… Ответ Родзянки похож был на трагический анекдот. Рузский понял, что все пустота и ничтожество на фоне бурных, грозовых событий. Он оборвал разговор:

— Хорошо. До свидания. Дальнейшие переговоры должны вестись в Ставке…