Распни Его

В эти дни министры сходились, беседовали о событиях, обменивались впечатлениями, сетовали по поводу того, что «кабинет не может поладить с Думой, потому что Дума не хочет ладить с ним», выслушивали доклады Глобачева, Хабалова и Протопопова, высказывали различные мнения и, не принимая никаких решений, расходились, чтобы затем снова собраться. Это была «деятельность» машины на холостом ходу. В ответственный час истории, когда звонок пробил сигнал революции, господа министры сразу выпустили руль управления. Тянули кто в лес, кто по дрова. Покровский говорил, что «с Думой работать нужно и требование ее принять нужно», — Протопопов, Добровольский и Раев считали, что Думу надо «разогнать». Протопопов говорил, что «беспорядки следует прекратить вооруженной силой», а насмерть перепуганные министры кричали: «Что вы, что вы, стрелять по народу»… Арест рабочей группы, произведенный Протопоповым без ведома министров, привел их в ужас и дрожь.

— Вас смущает этот арест. Он был необходим. Мы еще, слава Богу, не толстовцы. Непротивление злу не входит в правительственную систему управления. Вы говорите о наших ближних, о малых сих. Это очень великодушно и похвально. Но эти малые охотно перегрызут вам горло и не только не будут сокрушаться по этому случаю, но будут торжествовать и похваляться геройством…

События все сильнее разгорались, ширился их масштаб, увеличивалось число бастующих рабочих, увеличивалась дерзость толпы. Государь приказал Хабалову «прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». Надо было наконец на что-то решиться. Приказ Государя смутил министров и подтолкнул их. На частном совещании у Голицына постановили распустить Думу и ввести осадное положение.

Увы, эти меры были уже ни к чему. Их приняли слишком поздно, момент был упущен. Сбылось крылатое петровское изречение: «Промедление смерти безвозвратной подобно». Бездействие власти привело к ее крушению.

* * *

В центре разговоров стояла опять-таки Дума. Родзянко рассказывает в своих воспоминаниях, что к нему неоднократно обращались представители высшего общества с заявлениями, что Дума должна спасти Россию.

Сложилась легенда, что председатель Думы при содействии гвардейских офицеров и английского посла Бьюкенена подготовляет дворцовый переворот. Генерал Крымов в начале января устроил свидание с членами Думы у Родзянко и, указавши, что, по мнению армии, без перемены курса не может быть победы, заявил: «Настроение армии таково, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте»…

П. Н. Милюков. Россия на переломе

Родзянко имел представительную, сановитую внешность. Он был высок ростом, плотен, могуч как дуб. У него было выразительное, властное, крупное лицо с высоким лбом, с крупным орлиным носом, с твердым подбородком, окаймленным седой бородкой клинышком. Во всей фигуре была видна порода и кровь старинного дворянского рода. Взгляд был по-стариковски сух, холоден; полосу сентиментальности он уже давно миновал. Что-то внушительное было в выражении и в чертах его лица: может быть, оттого, что чувствовал монументальную важность своей политической роли. Костюм из дорогой материи свободно облегал его массивное тело. В толпе он заметно выделялся и производил впечатление.

В руководящих кругах Думы Родзянку не считали своим, не считали умным, не считали способным широко и всесторонне обнимать сущность происходящих событий. Им откровенно и бесцеремонно пользовались, как тараном, направляя его шары в сторону ненавистного самодержавия. За спиной, среди своих, Милюков иронически высмеивал «боевое увлечение Родзянки ролью председателя Думы». Он отзывался о нем как о человеке, который «от широких общественных и политических течений стоял далеко» и вследствие этого делал «невольные упрощения недоступной ему стороны картины и преувеличение силы факторов, доступных его наблюдению»…