Распря с веком. В два голоса

В Югославии мы чувствовали себя совсем как дома: постоянно слышали заверения в любви к русским братьям и от случайных встречных на улице, и от профессионалов в области искусства и литературы. Неприятие советского режима (незаметное на первый взгляд) в этой стране мирно сосуществовало с вековой памятью о древних славянских связях.

Нам посчастливилось познакомиться с редактором журнала «Могучность» Живко Ельчичем и побывать у него дома. Обаятельный, тонкого ума человек, он показал нам свою коллекцию греческих амфор, поднятых ныряльщиками со дна Средиземного моря. Они были облеплены ракушечником. Под ослепительно белой, слегка деформированной, шероховатой их поверхностью угадывались безупречные классические формы… Тайна, мистика… Уникальное собрание было национализировано, но в отличие от советских порядков владельцу разрешили держать экспонаты дома.

Полюбовавшись на исторические сокровища, мы обратились к злободневным вопросам. «Русские — наши братья, — повторяет и повторяет Ельчич, — а американцы — чужие». — «Ну, хорошо, — говорит Аркадий, — а если оккупация?» — «О, тогда, — без обиняков отвечает он, — тогда я брошусь в Средиземное море и поплыву к берегам Америки!» Такая тогда была расстановка сил. После бомбежек девяносто девятого года, думаю, — не поплывет.

Блуждая по Белграду, мы однажды столкнулись с бегущей возбужденной толпой. Один, с искаженным в ужасе лицом, что-то кричал, унося ноги, другой бесстрашно совал в руки встречных прохожих листовки. Недалеко раздавались щелкающие выстрелы. С листовками в руках мы повернули к себе. К вечеру выяснилось, что перед дворцом Тито палили по студенческой демонстрации, целясь в ноги. Чтобы далеко не убежали? Передали ли эту новость по Югославскому телевидению, неизвестно. Третий раз я туда не пошла, а телевизора на нашем пятом этаже не было.

Становилось очевидным: надежды Восточной Европы на обновление преждевременны. Наша социалистическая родина была на страже.

Сгущались тучи и над нашими головами. В Югославии нас догнал майский номер «Литературной газеты» со статьей «Своевольные построения и научная объективность». Автор статьи напирал на «волюнтаристский» подход Белинкова к фактам советской литературы и истории революции. Волюнтаризм — обвинение политическое, как до того — ревизионизм, а до того космополитизм, а еще раньше троцкизм и другие «измы». Оживала старая, сталинского времени схема: проработка в прессе, исключение из партии или комсомола (если жертва в одной из этих организаций состояла), увольнение с работы (независимо от партийной принадлежности), арест. В этой схеме Аркадий стоял на первой ступеньке, и с нее надо было немедленно соскочить.

Так или иначе, травля в прессе началась, значит, печатный станок в своей стране на долгое время недоступен, а рукопись уже за границей.

Обдумывая наше положение, едем в Загреб. Если бы не тупик, в котором мы оказались, какой приятной была бы эта поездка! Бронислава, такая заботливая и все понимающая, показала нам город и окрестности, познакомила с оппозиционно настроенными писателями. Они отвезли нас к границе с Австрией и объяснили, «как это делается». Мы пристально вгляделись в синеющие вершины Альп. Там пролегали тропы, по которым можно было бы уйти из нашей ловушки. Горы были неправдоподобно высокие и подъемы, без сомнения, крутые. Аркадий понял, что такой маршрут он одолеть не сможет. И тогда в его памяти всплыл ответ на вопрос, услышанный год назад в Уяздовских аллеях. Должно быть, и здесь можно беспрепятственно войти в иностранное посольство. Мы войдем в американское.

Настал день, когда мы были предоставлены самим себе. Осматриваем Загреб без провожатых. Ноги ведут нас к Американскому культурному центру. Два дня назад Бронислава беспечно указала нам на его серое здание с большими окнами. Подходим. Останавливаемся. «Сейчас или никогда». Внутри что-то обрывается. Наша судьба переламывается. Судьба судьбой, но тревожит и легкопредставимая реальность: кто теперь будет следить за нами? Кто, кому, что передаст, кто нас продаст, кому выдаст? Входим. Дали знать девушке за стойкой, что нужен главный. Нас провели к начальнику.

Элегантный молодой человек не говорил по-русски. Мы не знали английского. Объяснялись знаками. Аркадий двумя пальцами правой руки пробежал по раскрытой ладони левой. Похоже, американец понял. Еще более красноречивым, думаю, было мое испуганное лицо. Да, понял. Дал нам адрес американского посольства в Белграде и назвал фамилию полномочного представителя. Его звали Адольф Дабс.

Тут я забегу вперед.