Распутье(СИ)

Костя, занятый всю неделю с утра и едва ли не до темна в школе, в воскресенье первую половину дня решил провести во дворе и сараях за исправлением запущенных дел. Он позволил себе отодвинуть начало выходного дня настолько, насколько затребовала отдыха уставшая от школьных забот нервная система, поздно вытопил печь, приготовил сразу и

233

Завтрак, и обед и только к одиннадцати часам вышел во двор, распланировав в уме, пока пил чай, весь день по минутам.

Улица уже "гудела". Первым подтверждением этого, как обычно, служила громкая речь "товарища Тимофеева", совхозного бригадира и парторга в отставке, пенсионера лет восьмидесяти, ещё крепкого и очень крикливого в "весёлом" состоянии, живущего как раз напротив "господина Абрамова". "Товарищем" и "господином" стариков-соседей Костя окрестил потому, что оба обладали обострённым политическим. Никита Петрович, испытавший в молодости за какую-то глупую провинность "прелести" сталинских лагерей, по взглядам был стопроцентным "белым" и частенько выражал своё мировоззрение вслух. Лишь в хорошем подпитии он замыкался в себе и не разговаривал, а может, не был способен разговаривать из-за сбоя в речевом аппарате даже со своими любимыми кошками и собаками. Дед Семён Тимофеев же, "красный" до мозга костей, при случае заявлял о симпатиях советскому строю как в части "сталинского порядка", так и в части "брежневских цен". Случаи эти приходились на дни, когда он выпивал. В трезвом состоянии дед-пролетарий был тише воды ниже травы. По причине того что старики не являлись горькими пьяницами, а процесс пропивания пенсий у них сильно затягивался, они редко оказывались пьяными одновременно и потому смешили соседей по очереди. Передачу эстафеты от одного оратора к другом Костя называл "государственным переворотом" и, услышав пьяное бубнение Тимофеева, перерастающее в риторические выкрики, объявил абрамовским дворовым животным, путавшимся под ногами, что идёт одевать будёновку, так как власть сменилась.

Итак, воскресный день тридцатого января начинался на "абрамовской улице" с традиционного несанкционированного митинга, выступающим на котором был дед Семён, а слушателями - его соседи, занятые по дворам хозяйственными делами. Костя почистил сарай, задал сена тёлке и овцам Никиты Петровича и стал перебрасывать навоз от окошка сарая на кучу. Лёгкий ветерок, порывы которого иногда красиво срывали с крыш овальные гребни снега, доносил до Костиных ушей обрывки фраз вроде "неправильно, неправильно", "под себя сделали Конституцию, под себя". "О, да сосед в курсе новостей, не отстаёт от жизни", - отметил Костя.

Остановившись, чтобы успокоить дыхание, он увидел, что старый коммунист стоит сгорбившись на крыльце своего дома, поднимает и опускает руку и притоптывает ногами. "Демосфен да и только", - восхитился

234

молодой учитель.

Протопал куда-то с озабоченным видом Олиференко. Что это за Конституция?!" - крикнул ему вслед дед Тимофеев. От резкого возгласа залаяли собаки. Подняв позёмку, по улице проехал японский микроавтобус Саши Меженного, "нового русского" в Петровском, который даже в воскресенье занимался своим бизнесом: скупал мясо, яйца и другие сельхозпродукты для перепродажи где-нибудь во Владивостоке или Находке. На иномарку дед Семён сердито топнул ногой.

От колонки донёсся громкий разговор, и Костя выглянул из-за сарая. Олиференко, оказывается, никуда не ушёл, а стоял и болтал с Никитой Петровичем, который вышел за водой, и с Муромцевым, жившим в двух домах от Тимофеева, в облезлой половине старого двухквартирного дома. Муромцев имел привычку ходить и стоять подбоченившись, и это сильно мешало ему соблюдать равновесие, когда был пьян. И сейчас он стоял, изображая руками нули. Костя вспомнил слова Петровича о том, что Олиференко чуть ли не каждую неделю надоедает с долгом, давно выплаченным. Дело заключалось в том, что дед Никита ещё до снега нанял "главного бомжа улицы" (Костино определение) забросать уголь в сарай. Работа была выполнена, "обмыта, но не забыта". Олиференко при всяком удобном и неудобном случае требовал оплаты, отрицая произведённый расчёт. "Один требует возврата долга, другой отказывается, а третий - руки в боки - ждёт, на чьей стороне будет победа, чтобы вовремя поддакнуть и выпить "на халяву", - оценил Костя картину у колонки и снова взялся за вилы.