Ко времени его прихода на вершину власти Советский Союз был на грани кризиса. В этой ситуации были недопустимы никакие реформы вообще. Нужно было сначала преодолеть кризис, что было возможно советскими (коммунистическими), и только советскими, средствами, и уж потом приступать к реформам, обдуманным на научном уровне. Горбачев, наоборот, ринулся в реформаторство, которое стало толчком к кризису. Сама его перестройка и явилась реальностью кризиса, на что и рассчитывали западные манипуляторы. А с точки зрения содержания, горбачевская деятельность вышла за рамки реформ, якобы имевших целью улучшение существовавшего социального строя (построение «социализма с человеческим лицом»). Результатом ее явилось ослабление советской системы власти, выразившееся в лишении партийного аппарата статуса высшей, сверхгосударственной власти, и перенос высшей власти в советы, в попытке создания президентской власти, независимой от партийного аппарата и от КПСС вообще, в разрыхлении всей системы власти и управления и т.д. Объективно это сыграло роль подготовки политического переворота.
Как бы успешно ни действовал Горбачев по разрушению советской социальной организации в интересах Запада, в начале девяностых годов прошлого века западным стратегам «холодной» войны стало ясно, что разрушить советский коммунизм на пути реформ невозможно. В стране назрел протест против горбачевизма. Все усилия Запада оказались под угрозой срыва. Тогда был спровоцирован августовский «путч» 1991 года, позволивший начать осуществление политического переворота. Только силами явно антикоммунистической власти было возможно продолжить серию мероприятий по разрушению советской социальной организации. Переворот оказался удачным.
Политический переворот не есть реформа. Это очевидно, когда переворот происходит настолько быстро, что внутри его просто не помещаются действия властей, похожие на реформы. Но в рассматриваемом случае переворот растянулся более чем на два года — с 19 августа 1991 года по 4 октября 1993 года. И в его структуру вошли действия власти, в отношении которых употреблялось слово «реформа». Не буду оспаривать правомерность такого словоупотребления. Важно тут то, что власть предпринимала действия по разрушению одной социальной организации и действия по созданию другой. В реальности эти акции переплетались, сливались воедино. При этом сохранялся человеческий материал и условия жизни людей. Многое воспринималось именно как преобразование чего-то одного, воспринималось как реформа в привычном смысле слова. Но происходило нечто другое с социологической точки зрения.
Возглавленный Ельциным политический антикоммунистический переворот проходил под лозунгами продолжения реформ, причем решительнее и основательнее, чем это делалось горбачевской властью, еще сохранявшей хотя бы видимость советской. То, что называли реформами, было на самом деле беспрецедентной в истории человечества всесторонней ломкой вполне здоровой, эффективной и еще очень молодой с исторической точки зрения социальной организации и создание на скорую руку новой социальной организации по западным образцам, которые воспринимались в том виде, в каком их навязывала западная идеология и пропаганда, из обломков советской системы и реанимированных призраков дореволюционного прошлого.
Представьте себе: вы разрушаете один дом и вместо него строите новый. Ни то, ни другое не есть реформа, т.е. преобразование одного и того же дома. В языке вы эту ситуацию можете назвать реформой жилья, скрыв, тем самым, суть дела. Нечто подобное происходит и в рассматриваемой ситуации. Только тут возможности для словесного искажения реальности гораздо богаче. Идеологически нейтральным словом «реформа» тут маскируют социальное явление гораздо более серьезное, чем просто преобразование чего-то постоянно существующего.
На основе политического антикоммунистического переворота в ельцинские годы в реформаторской деятельности власти произошло раздвоение на разрушительный и созидательный аспекты. Задачей реформ стало разрушение коммунистической социальной организации и создание вместо нее новой, посткоммунистической социальной организации. Слово «реформы» тут сохранило смысл лишь постольку, поскольку новая власть имела дело с той же материальной культурой и тем же человеческим материалом в тех же геополитических условиях, какие достались ей в наследство от советской эпохи. Помимо этого раздвоения произошло еще другое в аспекте принятия решения и его конкретного исполнения.