Распутин

- У-у, такие живоглоты, не дай Бог! - возмутился Степан Кузьмич. - Что твои большевики!.. С мертвого саван готовы снять... Д-да-с... Только так видится, что лавочку скоро придется закрывать, опять проштрафились наши генералишки!..

- Да, дела плохи...

- Деникин очень слаб... - уверенно сказал Степан Кузьмич. - И к тому же, извините, всякий сукин сын тут Иван Иванычем быть желает. Раду какую-то выдумали, а в Ростове какой-то там чертов Всевеликий круг... Так не знают, что сволочи и крутят - только бы к денежкам-то казенным подобраться половчее... Палки нет, оттого все и идет... Ну, однако, будьте здоровы, бежать надо: в одном месте сахарин предлагают купить, а в другом партию чулок дамских шелковых. Ухватить хочу. Не желаете в компанию?

Иногда встречался Евгений Иванович с Фрицем Прейндлем. Тот окончательно потерял всякую веру в белое движение и говорил, что прямо преступление продолжать борьбу, приносить столько бесполезных жертв. Он думал, как бы пробраться к себе домой, в Германию: может быть, оттуда он скорее снесется с Варей.

- Поедемте и вы... - говорил он Евгению Ивановичу. - Как только доберусь я до дому, вымоюсь как следует, отдохну, так сечас же засяду за книгу о России. Много у меня интересных наблюдений о вашем народе накопилось. И так и назову ее: «Das Russentum[86]». Мы, немцы, знаем вас лучше других иностранцев, но все же, по-моему, недостаточно и совсем плохо понимаем. Вы - загадочный для нас народ. Что такое, например, была вся эта дикая Распутиниада? Что такое это вот самосожжение великого народа? Что такое этот страшный разгул в разрушении своего же собственного дома? Большая и интересная это загадка! Вот и давайте работать над этой книгой вместе... Только весь вопрос теперь в том: как выбраться?

Изредка с тяжелым чувством встречал Евгений Иванович и земляков своих Ваню Гвоздева и Володю Похвистнева. Израненные, грязные, оборванные, вшивые, со страдальческими лицами и сумрачным огнем в глазах, они производили угнетающее впечатление. Это были уже не юноши, а точно совсем уже отжившие люди, для которых впереди не было ничего. Володя, крепко сцепив зубы, упорно молчал, а Ваня горел бешенством и сжимал кулаки. О страшной судьбе Тани Евгений Иванович Володе сказать не решился...

А Красная армия, все напирая, ворвалась уже на тихий Дон, и всевеликое правительство его бежало кто куда. Поезда изнемогали под тяжестью беженских толп. Военные автомобили, подводы, даже броневики беспрерывной вереницей ползли по разбитым дорогам, увозя с Дона раненых, краденые пианино, сомнительных девиц, граммофоны, меха, муку, все, что в последний момент попалось под руку: на черный день - он был несомненен - все пригодится. Тысячные толпы, нагруженные всяким скарбом, - барыни, журналисты, врачи, мужики, священники, гимназистки, рабочие, казаки... - торопливо, наклонясь вперед, месили грязь среди бесконечных обозов. То и дело возникали опасливые слухи о близости большевистских разъездов, о восстаниях в белых частях, и тогда паника и смятение стад человеческих увеличивалась чрезвычайно, и напрягая последние силы, они ускоряли свой бег - неизвестно куда, только подальше от страшного лика революции, который, пугая, мерещился им за мутными, угрюмыми горизонтами... И все больше и больше умирало людей в тоске безысходной по обочинам раскисших дорог...