Распутин. Анатомия мифа

Основную их часть составляли женщины, о которых бог весть что говорили! Приняв все толки о любвеобильности Григория Распутина за правду, общественное мнение было почти единодушно: в его квартире на Гороховой собирались ненормальные, сексуально неудовлетворенные и психически неуравновешенные женщины, предававшиеся там невероятному, «просто разнузданному разврату». Утверждали, что он гипнотизировал сознание разговорами о любви, а затем овладевал своей очередной жертвой, которая уже не могла освободиться от его чар и оставалась преданной Распутину до конца. Так или примерно так рассуждали многие, от кухарок в богатых домах до собеседников в профессорских кабинетах.

Необходимо подчеркнуть, что многие дамы петербургского света из тех, кто посещал квартиру на Гороховой или принимал Распутина у себя, никогда не забывали об огромной социальной дистанции, отделявшей их от старца. Они встречались с ним, слушали его приятные душевные беседы о любви и смирении, но всегда помнили, что перед ними сидит простой мужик, который тем не менее близко стоит к царю, вхож в его семью. При случае они были не прочь использовать это в своих сугубо земных сиюминутных и суетных интересах. Затронем здесь вкратце одну примечательную в этом смысле историю.

В числе самых именитых распутинок почти всегда фигурирует имя очень высокопоставленной дамы — жены дяди царя великого князя Павла Александровича, до 1915 года носившей титул графини Гогенфельзен, а затем ставшей княгиней Палей. После заключенного в 1902 году морганатического брака великий князь и его супруга, урожденная Ольга Валерьяновна Карнович, почти десять лет провели в Париже, где ждали царского прощения и дозволения вернуться в Россию.

Незадолго до начала мировой войны они перебрались в Петербург, так как их брак был наконец-то признан и узаконен. Однако полного удовлетворения у графини не было. Она хотела заиметь княжеский титул, стать «светлостью», превратиться в полноправного члена императорской фамилии, войти в число избранных, окружавших государя. Женское честолюбие не давало Ольге Валерьяновне покоя. Она жаждала добиться приема во дворце, что означало бы окончательное признание. Но императрица Александра Федоровна не желала видеть новоявленную родственницу, считая ее одной из главных возмутительниц спокойствия в среде Романовых, женщиной, «окрутившей бедного Павла».

Для графини отказ от аудиенции стал настоящей драмой, всю глубину которой мог понять только тот, кто вращался в среде русской аристократии (нам, увы, это даже представить невозможно!). Она была безутешна. Что же делать? Как вымолить признание? Однако неожиданно удача оказалась совсем рядом! Сестра графини, Любовь Валерьяновна Головина, и ее дочь Мария Евгеньевна (Муня) были уже несколько лет поклонницами старца Григория и принадлежали к числу самых близких ему людей. Они-то и предложили Лёле свести ее с этим человеком, для которого открыты душа царя и царицы и который может совершать невозможное.

За исключением венценосцев, среди Романовых в тот период сторонников у Распутина уже не имелось, и графиня Гогенфельзен, пойдя на эту встречу, рисковала своей репутацией. Но другого выхода, как она считала, не было! Ее любимым девизом было: «Женщины возражений и поражений не признают», и этим принципом она руководствовалась всю свою жизнь.

Дошедший до нас дневник графини-княгини содержит ряд интересных штрихов всей этой истории, когда Распутину удалось в первый и последний раз «внедриться» во внутриромановские отношения. Он неоднократно стремился добиться расположения к себе великих князей, но ничего не получалось. Великие князья и великие княгини, опасаясь людской молвы, всячески избегали любых встреч с этой одиозной личностью.

Графиня же была человеком решительным и не боялась сплетен: за свою жизнь эта почти пятидесятилетняя женщина к ним привыкла. В конце января 1914 года состоялась знаменательная встреча, которую она описала так: «Утром пришел Бэби (ее сын от первого брака А. Э. Пистолькорс. — А. Б.), и мы должны были идти гулять, но по телефону Муни должны были сейчас пойти к Гр. Еф. Впечатление странное, но чарующее. Он меня целовал, прижимал к сердцу, «тяжко полюбил» и обещал, что все сделает «у Мамы» (императрицы), хотя «она строптивая». Чарующее впечатление скоро было омрачено, по ее словам, «дурной и тяжелой сценой» или, проще говоря, скандалом, который ей устроил великий князь Павел Александрович, узнав об этом знакомстве. Он наотрез отказался встречаться с Григорием, о чем тот просил, «чтобы все окончательно устроить».