Распутин. Анатомия мифа

Писатель Александр Куприн на страницах эмигрантской газеты восклицал: «Не знаю, да и не хочу знать, каким путем были украдены (другого глагола нет) письма Государыни Александры Федоровны к императору Николаю II, где их переписывали, на каких условиях их продали за границу и кто их печатал. Знаю только, что это было темное и подлое дело, но совсем не удивляюсь». В свою очередь Зинаида Гиппиус считала, что без этих писем «не знали бы мы правды, отныне твердой и неоспоримой, об этой женщине… Не знали бы с потрясающей, неумолимой точностью, как послужила она своему страшному времени. А нам надо знать. Эта правда ей не принадлежит». С последним утверждением «неистовой Зинаиды» трудно не согласиться.

В то же время нельзя без смущения читать такие строки. Александры Федоровны: «Благословляю тебя, целую твое дорогое лицо, милую шею и дорогие любимые ручки со всем пылом горячо любящего сердца»; «О, если бы у меня были крылья, чтобы прилетать каждый вечер к тебе и радовать, тебя моей любовью! Жажду обнять тебя, осыпать поцелуями и почувствовать, что ты мой собственный»; «Ночью мне было одиноко, и каждый раз, как я просыпалась и протягивала руку, я касалась холодной подушки, а не родной теплой руки, и некому было ткнуть, потрясти или потормошить меня, чтобы разбудить»; «Сердце болит за тебя, и я знаю, какая у тебя будет ночь, — так и полетела бы к тебе, чтобы сжать тебя в своих объятиях, осыпать тебя поцелуями и сказать тебе о моей великой любви и о том, как она растет день ото дня, наполняя всю мою жизнь».

Интимными чувствами пронизаны и многие послания жениха и супруга: «Как мне благодарить тебя за два твоих милых письма и за ландыши? Я прижимаюсь к ним носом и часто целую — мне кажется, те места, которых касались твои милые губы…»; «Дорогая моя, я тоскую по тебе, по твоим поцелуям и ласкам!»; «Моя дорогая! Приди ко мне на минуту, я хочу показать тебе несколько хороших вещей. Дай мне поцеловать твое очаровательное личико. Люблю, люблю тебя безумно».

Став в апреле 1894 года женихом и невестой, они писали друг другу почти ежедневно. Молодых занимала только любовь, только описание счастья. Впереди им виделась лишь радостная даль. Время распорядилось иначе.

В начале октября 1894 года (в России было 5-е число, а в Германии — 17-е) Аликс получила телеграмму от Ники, где тот, ссылаясь на просьбу отца, просил ее немедленно прибыть в Ливадию. Бросив все дела, она устремилась туда, чувствуя сердцем, что надо спешить. И не ошиблась. Аликс оказалась у одра умирающего императора Александра III. Ники был расстроен, но встретил невесту с восторгом. Она была счастлива.

В те ливадийские и в последующие дни, когда перевозили тело усопшего в Петербург, Аликс, ставшая уже Александрой Федоровной, оказалась в центре драматических событий. Ничего подобного в ее жизни еще не случалось. Нет, сама она ничего не решала, и к ней мало кто обращался, но вот Ники стал главным объектом тяжелых испытаний. Чуткая и эмоциональная, Александра Федоровна сразу же заметила, что вокруг столько лжи и нераспорядительности. За каждой мелочью бежали к царю, а получив его указание, не спешили исполнять.

Она уже знала много из русской истории и не сомневалась, что в России надо править жесткой и властной рукой. Ее же возлюбленный такой деликатный, добросердечный, и она ощущала, что его с первого дня болезни отца опутывают интригами. 15 октября записала в дневнике Ники: «Будь стойким и прикажи доктору Лейдену и другому, Гиршу, приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его находят, а также все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать… Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты — любимый сын Отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви свою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты». Наставление «быть твердым» она потом будет бессчетное количество раз повторять супругу устно и письменно.

Последнюю царицу невзлюбили сразу же и «каждое лыко» ставили «в строку». Амбициозный министр финансов Сергей Витте, увидев ее первый раз, нашел, что она красива, но успел разглядеть «нечто сердитое в складке губ». Генеральша Александра Богданович, наслушавшись разговоров сановников, записала в дневнике: «Новую царицу не хвалят, находят, что у нее злое выражение лица и смотрит она исподлобья», а Зинаида Гиппиус уже в эмиграции заметила: «Царица никому не нравилась и тогда давно, когда была юною невестой наследника. Не нравилось ее острое лицо, красивое, но злое и унылое, с тонкими, поджатыми губами, не нравилась немецкая угловатая рослость».

Александра Федоровна, с детства испытавшая одиночество и нелюбовь окружающих, встретив подобное отношение в России, отнеслась к нему с безразличием, которое порой принимало форму демонстрации. Почти до самого конца не стремилась ничего изменить. Незадолго до отречения Николая II однажды в сердцах сказала: «В глазах России я всегда не права».