Распутин наш. 1917

– Согласие противной стороны – продукт целенаправленной деятельности. Я над этим постоянно и упорно работаю. Поэтому встречный вопрос: а большевики рассматривали такой вариант? Или партийная концепция предусматривает только поражение России и никаких гвоздей?

Сталин закурил очередную папиросу. Распутин заметил, что весь зал утопает в синеватом мареве, а он совсем не чувствует дискомфорта от табачного дыма. “Вот как меня торкнуло от встречи с вождём, – подумал Григорий, – выплеснулась полугодовая норма адреналина!”

– И всё-таки я хочу еще раз убедиться, что правильно вас понял, – игнорируя заданный ему вопрос, поинтересовался будущий генсек, – поэтому вынужден повторить. Вы стремитесь сохранить существующие порядки?

– Предсмертный стон и причитания насквозь прозападной правящей элиты мне душу не ранят – самоубийцам не помочь, – отрезал Распутин. – Как говорил один популярный политик, заклятый враг России, люди, не способные собрать силы для битвы, должны уйти.[46]

Как жители позднего Рима, например. Меня больше заботит будущее России. В борьбе за него применимы нестандартные ходы, неожиданное и смертельное для врага организационное оружие, этакий психоисторический гиперболоид, каким была монастырская колонизация Сергия Радонежского или опричнина Ивана Грозного. Революция сегодня – это закономерность, а не эксцесс. Самая большая опасность, которую я вижу сегодня – замена прозападных монархистов такими же социалистами. Устойчивые родственные пары революционеров и банкиров – Петерс и его тесть Фримен, Троцкий и его дядя Животовский, Яков Свердлов и его брат Вениамин, как бы намекают на такую опасность, ибо свидетельствуют о глубоком проникновении западных финансов в революционное дело, а это вдвойне опасно…

– Почему?

– Незаметно, но неизбежно фининтерн подгребёт под себя коминтерн и сможет диктовать свою волю под красными знамёнами, оперируя революционными лозунгами и даже надев для маскировки промасленный картуз. Тихой сапой ссудный процент, который даже назовут пролетарским, встроится в новую экономическую политику, а он, в свою очередь, инфицирует трупным ядом ростовщичества любые, самые прогрессивные начинания. Это ведь так соблазнительно и рентабельно – делать деньги из денег! Но вместо облегчения эксплуатации защищаемый вами рабочий получит её усиление, а вместо диктатуры пролетариата – диктатуру глобального ссудного процента.

– Трудно вам, господин Распутин, – губы Сталина тронула саркастическая улыбка. – В монархии вы разочаровались, буржуазной демократией не очарованы… В идеалы пролетарской революции тоже не верите?

– Левый проект на сегодняшний день – не панацея, не светлое будущее, а передышка, возможность собраться с силами, – игнорировал Григорий сталинский сарказм. – В самом начале XX века о революционном варианте, как средстве выхода из кризиса, говорил блестящий русский правоконсервативный мыслитель Меньшиков. В знаменитой статье о XIX веке Михаил Осипович писал, что либо в России произойдёт смена энергий (по цензурным соображениям он не мог писать о революции), либо её ждёт судьба колониальной Индии. Поэтому разворот влево – единственный шанс России не стать колонией Великобритании и США…

Сталин еле заметно кивнул, соглашаясь со сказанным.[47]

– Что же касается монархии… – Распутин запнулся, пытаясь правильно сформулировать мысль, – в исторической России централизованная власть – функциональная среда жизни русских, являющаяся фактором не политики, не «надстройки», а цивилизации, «базиса». Поэтому попытки разрушения русской государственности её внешними и внутренними врагами – не столько политическая борьба, сколько подкоп под русское мироустройство, под наш социокультурный тип, курс на выжимание русских из истории. У нас сложные отношения с собственным «центроверхом», который постоянно давит, но одновременно определяет направление движения и смысл существования. Русские могут быть недовольны своим начальством, критиковать его и даже бунтовать, но как только властная пирамида слабеет или оказывается под угрозой разрушения извне, они бросаются укреплять пошатнувшееся государство или, разрушая прогнившее, немедленно воссоздавать на его месте новое, более сильное и жёсткое, адекватное внутренним и внешним вызовам. Так было ни единожды, так будет и в этот раз. Вертикаль власти выстроится, укрепится, будет поддержана рабочими и крестьянскими руками. Патернализм снова восторжествует. А как назовут должность главковерха – князь, царь, президент или генеральный секретарь – не важно.

– Вы тем самым фактически отрицаете прогресс общественных отношений, – заметил Сталин.