Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Распутин замолчал. Жевахов был тронут. Распутин не сказал ничего нового, ничего такого, чего до него не говорили много раз. Но то, как он это сказал, простота и конкретность его выражений, без всякой мертвой теологии и цитат, сделало его слова столь редкими и сильными. Жевахов решил, что секрет влияния Распутина кроется в его способности опираться на собственный живой опыт при разъяснении библейских истин. Теперь князю стало ясно, почему такие женщины, как Лохтина, склонные к «религиозному экстазу», считают его святым⁷. Жевахов и сам стал верным поклонником Распутина, за что был вознагражден в сентябре 1916 года – его назначили товарищем обер-прокурора Святейшего синода, где раньше он служил скромным чиновником.

Еще одним сторонником Распутина был архиепископ Гермоген. «Этот человек – раб Божий, – говорил он Жевахову. – Ты согрешишь, даже если просто подумаешь о нем что-то плохое». Гермоген (Георгий Долганев) родился в 1858 году. Он стал ярым сторонником Распутина с момента первого знакомства, но позже превратился в одного из злейших его врагов. Как Феофан и его протеже Илиодор, Гермоген окончил петербургскую духовную академию. И, как Илиодор, он придерживался экстремистских религиозных убеждений. До пострижения в монахи в декабре 1890 года он самостоятельно кастрировал себя, пытаясь достичь духовного совершенства через умерщвление плоти. Это породило слухи о принадлежности Гермогена к секте скопцов⁸. В начале 90-х годов XIX века он служил инспектором тифлисской семинарии в Грузии. Среди учащихся этой семинарии был Иосиф Виссарионович Джугашвили, впоследствии вошедший в историю под именем Сталина. Гермоген поймал юного Иосифа с книгой Виктора Гюго «Девяносто третий год», запрещенной для монахов из-за слишком уж положительного изображения французских революционеров. За этот проступок Иосифа заперли в карцере. В апреле 1903 года Гермоген получил престол Саратова и Царицына. На этом посту он и оставался до судьбоносной встречи с Распутиным в начале 1912 года. Антисемит и националист, Гермоген открыто поддерживал крайне правую организацию Черная сотня, проповедовал ксенофобию и слепое подчинение русскому самодержавию. В начале века Гермоген являлся одной из самых влиятельных и сильных фигур в Русской православной церкви⁹

.

Церковникам, придерживавшимся умеренных взглядов, Гермоген казался фигурой весьма сомнительной. Несмотря на реальный аскетизм, он был человеком неуравновешенным, и у него часто случались вспышки ярости. Многие считали, что столь крайне правые взгляды разрушают христианскую веру. Гермоген ненавидел интеллигенцию и считал, что каждый революционер должен быть повешен. Архиепископ Антоний (Павел Храповицкий) однажды писал другу: «Гермоген – обманывающий себя дурак, чрезвычайно ограниченный и не совсем нормальный: он оскопил себя, будучи студентом Новороссийского университета, и, сделав это, лишил себя нормального темперамента»¹⁰.

С Распутиным Гермоген познакомился в 1908 году у Феофана, к мнению которого всегда прислушивался. И какое-то время он находился под полным очарованием Распутина. По мнению Гермогена, в Распутине была «искра Божия», а также множество разнообразных талантов. Он несколько раз находил ответы на мучившие Гермогена духовные вопросы. «Он покорил меня», – говорил Гермоген, точно так же, как «покорил других». Но потом Распутин изменился, и Гермоген заявил, что наконец-то разглядел его истинную суть. «Я и сам заблуждался, но, слава Богу, потом понял его»¹¹.

Некоторые, например, князь Жевахов и архиепископ Гермоген в 1908 году вошли в список поклонников Распутина. Но в то же время в петербургских кругах пошли тревожные слухи о сибирской истории. И некоторые из этих слухов распускал сам Жевахов.

Княгиня Елизавета Нарышкина («Зизи») была старшей фрейлиной при императорском дворе. Она родилась в 1838 году, входила в свиту императрицы Марии Федоровны, а в 1909 году Александра сделала ее обер-гофмейстериной – самый важный пост в свите императрицы, куда входили 240 дам. По словам современников, Нарышкина обладала «проницательным взглядом», который видел «все»¹². И то, что она видела, ей не нравилось. Она рассказала Жевахову, что Распутин часто бывает во дворце у Александры, но его всегда впускают через черный ход, и имя его не появляется в официальной книге посетителей. Жевахов был поражен тем, что Нарышкина рассказала это ему, человеку, с которым она только что познакомилась. Он предупредил ее о том, что подобные разговоры опасны: «Поверьте, Елизавета Алексеевна, что разговоры о Распутине вреднее самого Распутина. Это – частная сфера Их Величеств, и мы не вправе ее касаться. Если бы о Распутине меньше говорили, то не было бы и пищи для тех легенд, какие распространяются умышленно для того, чтобы дискредитировать престиж династии»¹³.