Рассекатель. Книга 4 Обожествление

– Все, чего требует природа, легко достижимо, а все излишнее – трудно получить, – улыбнулась Мэй, – самая простая пища доставляет не меньше наслаждения, чем роскошный стол, если только не страдать от того, чего нет, даже хлеб и вода доставляют величайшее из наслаждений, если дать их тому, кто голоден. Посему и привычка к простым и недорогим кушаньям и здоровье нам укрепляет, и к насущным жизненным заботам нас ободряет, и при встрече с роскошью после долгого перерыва делает нас сильнее, и позволяет не страшиться превратностей судьбы.

– Ой, ой, ой, ой, – запротестовал Александр, всплеснув руками, – это что же выходит, по-твоему, что объедаться неправильно?

– Конечно, – уверенно кивнула Мэй, непонимающе взирая на своего жениха, – мой отец всегда говорил: «утверждая, что наслаждение есть конечная цель, мы имеем в виду не наслаждения распутства, обжорства или пьянства, как полагают некоторые. Нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятений души. Ибо не бесконечные попойки и празднества, не наслаждение мальчиками и женщинами, или мясным столом и прочими радостями роскошного пира делают нашу жизнь сладкою, а только трезвое рассуждение, исследующее причины всякого нашего предпочтения и избегания и изгоняющее мнения, поселяющие великую тревогу в душе». Быть может, я еще слишком юна, дабы понять его слова в полной мере, но я всегда повторяю их перед сном и буду следовать им всю жизнь.

– Ох, ох, – закатил глаза Александр, – что-то мне нехорошо.

– Ты же сам сказал, что рассудительность – величайшая добродетель, но ведь именно она учит, что нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно, и нельзя жить разумно, хорошо и праведно, не живя сладко: ибо все добродетели сродни сладкой жизни, и сладкая жизнь неотделима от них.

– Лей, помоги мне! – шуточно взмолился Александр. – Что же это за учение античеловеческое!? Наверное, фениксы просто иначе жизнь воспринимают.

Но не успел Лонг Лей и рта раскрыть, как к ним подошла девушка в зеленом ципао. У нее были зеленоватого оттенка волосы и янтарные глаза. Она дружелюбно улыбнулась, почтительно поклонившись, и обратилась к Александру:

– Алый гений, вас разыскивает ваш раб Юлий.

– Алый гений… – недовольно отмахнулся Александр, – и кто придумал это нелепое прозвище? Оно раздражает меня. Звучит потешно.

– А мне нравится, – нежно улыбнулась Хань Мэй.

– Может, тогда заберешь его себе? – вздохнул Александр, затем бодро вскочил и направился в сторону, говоря на ходу, – я на секунду!

– Юймин, посиди с нами, – заглянув в глаза девушке, произнес Лонг Лей, – мы как раз беседуем на твою любимую тему.

– Но… Не пристало рабыни сидеть с господами, – неуверенно сказала Юймин.

– Считай это моим приказом, – развел руками Лей, – давай, ты ведь спорила недавно со мной на тему удовольствия.

– Ты споришь со своими рабами? – удивилась Мэй, – я думала…

– Ты думала, что мы тут не отличаем их от скота? – печально усмехнулся Лей, откидываясь на спинку дивана, – беседы с наставником не прошли даром. Я полагаю, что все разумные от природы равны, не в возможностях, не в способностях, но в праве на свободу. Конечно, мудрец и рабом будет счастлив, но все же не каждому дано им быть.

– Хм, – задумалась Мэй, эту девушку действительно волновал вопрос праведной жизни. По ее мнению, нет ничего важнее праведной жизни. Если бы была возможность прожить достойно, но для этого требовалось бы отказаться от своей силы, она не задумываясь, сделала бы так.

– Скажи нам, Юймин, – улыбнулся Лей, приобнимая рабыню, – свободы от страданий тела и от смятений души достаточно для блаженной жизни?

– Нет, господин, – покачала головой рабыня, – необходимо позитивное наслаждение, причем телесное, а не душевное. А освобождение от боли не есть наслаждение, равно как и отсутствие наслаждения – боль. Ведь и боль, и наслаждение это как бы движение души, а отсутствие боли или наслаждения не есть движение: отсутствие боли даже напоминает состояние спящего. Телесные наслаждения намного выше душевных, и телесные страдания намного тяжелее: посему-то они и служат преимущественным наказанием для преступников и рабов, это очевидно, как дважды два четыре.

– А что ты скажешь по поводу рассудительности? – поинтересовалась Мэй.

– Она есть благо, но ценна не сама по себе, а лишь благодаря своим плодам. Как друзей все любят ради выгоды и как заботятся о частях своего тела лишь до тех пор, пока владеют ими. Да и некоторые добродетели присущи даже неразумным.

– Но добродетели все же есть?