– Если ты будешь поднимать шум и говорить, что не больна, кто-нибудь из докторов услышит. – (Очевидно, женщина была не в себе. Ведь я и хотела, чтобы меня услышали!) – Им нужны здоровые, – продолжила моя непрошеная советчица, и я покачала головой, совершенно ничего не понимая. – Я пришла сюда, потому что у меня было воспаление на ноге. Врач, который меня осматривал, решил, что в остальном я вполне здорова. – Она задрала платье, чтобы я увидела покрытые пузырями красные ожоги на ее животе. – Он сделал это рентгеновскими лучами.
Содрогаясь от ужаса, я начала понимать. Мне нужно притворяться больной, но при этом не привлекать к себе внимания докторов. И не переборщить, чтобы меня не взяли на заметку надзиратели.
Это была труднейшая задача, все равно что пройти по канату над пропастью.
– Сегодня приезжает какая-то важная шишка из Ораниенбурга, – продолжила женщина. – Ходят такие слухи. Если не хочешь навредить себе, сиди тихо. Им нужно произвести хорошее впечатление на начальство, если ты понимаешь, о чем я.
Я понимала. Это означало, что потребуются козлы отпущения.
Интересно, дойдет ли до Дарьи весть, что меня отправили сюда? Попытается ли она подкупить кого-нибудь с помощью сокровищ из «Канады» и вызволить меня? Возможно ли это вообще? – размышляла я.
Через некоторое время я легла на подстилку. Одноглазую девушку лихорадило; ее тело сотрясали волны жара.
– Пить, – продолжала шептать она.
Я отвернулась и ушла в себя. Вытащила из-под платья кожаный блокнот и принялась читать свою историю с самого начала. Я использовала ее как обезболивающее, старалась ничего не видеть, кроме слов на странице и создаваемого ими мира.
В палате поднялась какая-то суматоха, прибежали медсестры, стали прибираться и перекладывать больных, чтобы они не лежали друг на друге. Я спрятала блокнот под платье, думая, что идет врач.
Вместо этого в палату строем вошел небольшой отряд солдат. Они встали с двух сторон от пожилого мужчины, которого я никогда раньше не видела, – офицера со множеством наград. Судя по количеству подчиненных, которые его окружали, и по тому, как лагерные офицеры чуть ли не целовали его ботинки, это была какая-то очень важная птица.
Мужчина в белом халате – печально известный доктор? – возглавлял это шествие.
– Мы продолжаем успешно продвигаться в разработке методов массовой стерилизации с помощью радиации, – мысленно перевела я с немецкого его слова и вспомнила женщину с ожогами на животе, которая советовала мне держать рот на замке.
В палату вошли другие люди, и среди них я увидела шутцхафтлагерфюрера. Он стоял, заложив руки за спину.
Важный офицер поднял руку и подозвал его.
– Герр оберфюрер? У вас есть вопрос?
Тот указал на еврея, который нес бинты сестре:
– Вот этот.
Шутцхафтлагерфюрер кивнул одному из охранников, которые сопровождали процессию. Заключенного вывели из палаты.
– Это… – выразительно произнес оберфюрер, – адекватно.
Остальные офицеры слегка успокоились.
– Адекватное не впечатляет, – добавил оберфюрер и быстро вышел из палаты, остальные последовали за ним.
За обедом я взяла бульон, который мне дали. В нем вместо овощей или мяса плавала пуговица. Я закрыла глаза и представила, что́ ест гауптшарфюрер. Жареная свинина, это я знала, потому что в начале недели приносила ему меню из офицерской столовой. Свинину я ела всего раз в жизни – в доме у Шиманьски.
Я подумала, живут ли они до сих пор в Лодзи. Вспоминают ли о своих друзьях-евреях, интересуются ли, что с ними случилось.
Жареная свинина с зеленым горошком и вишневый демиглас – вот что обещало меню. Я не знала, что такое демиглас, но явственно ощутила на языке вкус вишни. Вспомнила, как мы ехали на повозке в деревню, где находилась фабрика отца Дарьи, с Йозеком и другими ребятами. Мы разложили еду для пикника на клетчатой скатерти, и Йозек затеял игру – он подбрасывал вишни и ловил их ртом. Я показала ему, как умею языком завязывать их плодоножки в узел.
Я думала об этом, о жареной свинине и пикниках, которые мы устраивали летом. Домохозяйка Дарьи давала нам с собой столько продуктов, что мы скармливали недоеденное уткам. Только представьте, у нас была лишняя еда! Я думала об этом и пыталась вспомнить вкус грецких орехов и чем он отличается от вкуса арахиса; размышляла, можно ли утратить вкусовые ощущения и происходит ли это так же, как пропадают функции отдельных частей тела, если их не использовать. Я целиком ушла в эти мысли и оттого сперва не услышала, что происходит у входа в палату.
Гауптшарфюрер орал на одну из медсестер:
– Думаете, у меня есть время разбираться с вашей некомпетентностью? Мне что, обращаться к шутцхафтлагерфюреру для решения такой мелкой проблемы?
– Нет, герр гауптшарфюрер. Я уверена, мы можем найти…
– Оставьте это. – Он заметил меня, подошел к подстилке, где я лежала, и грубо схватил меня за запястье. – Ты немедленно вернешься на работу. Ты больше не больна, – заявил он и потащил меня вон из палаты, по ступеням больничного крыльца и дальше через двор к административному зданию. Мне приходилось бежать, чтобы поспеть за ним.