Расскажи, как надо жить

Вася совершенно не умеет врать. У него на лице написано все, даже то, о чем он еще не успел подумать. Я не встречал таких открытых людей, как он. Вася сплошь состоял из качеств хорошего человека, мне иногда казалось, что он сотворен не на этой планете. В нем не было ни малейшей червоточины, он был таких мощных моральных ценностей человек, что я рядом с ним выглядел беспринципным ублюдком. Сколько ему пришлось пережить… Жизнь проехалась по нему на высокой скорости, отняв маму, ноги, но это его не сломило. Видимо, предела человеческой силе просто не существует. Если бы меня не отправили к Васе, я бы, наверное, умер. Ненавижу выглядеть сопляком, особенно рядом с ним, таким худощавым и с виду беззащитным, но твердым, как камень, внутри. Но и я не сопляк, правда, я почти готов снова начать бороться за жизнь, но не психотерапевт мне помогла (хотя какую-то пользу эти разговоры мне однозначно принесли). На самом деле, я почувствовал, что начинаю крепнуть, только когда оказался здесь, в этой небольшой квартирке, помогая Васе с его бытовыми вопросами, в которых он беспомощен. Помыться, сходить в магазин, постирать вещи – это было выше его возможностей, но под силу мне. Вася в моих глазах был атлантом, которому нужно расправить плечи, он боролся в другой весовой категории, где я был отправлен в нокаут.

Мои родители и Лиза еще снятся мне по ночам. Прошло не так много время с момента их смерти. Я все еще надеюсь, что когда-нибудь услышу голоса мамы и отца и увижу Лизу. Сейчас уже немного легче, все чаще мне удавалось выспаться ночью. Некоторые ночи все еще кажутся мне бесконечными. Я проваливаюсь в сон, потом вдруг резко просыпаюсь, потом снова засыпаю и и опять просыпаюсь. Отрывки снов были наполнены запахом подземельного смрада, плечи обжигал холод северной стены, за которой плакала женщина, я уверен, это была мама. Я никогда не слышал, как она плачет – отец не позволял ей даже думать о плохом.

Я уже привык к своему отражению, и даже не боюсь утром бриться и смотреть себе в глаза. А первые дни, когда отеки после операции спали, я чувствовал себя инопланетянином, заключенным в тело молодого парня. Это очень странно, видеть свое родное тело в зеркале с совершенно чужим лицом. Движения, привычные и обыденные, становятся как будто украденными, как будто кто-то забрал твои очки и носит как свои. Иногда я подолгу стою в ванной и смотрю на свое лицо, пытаясь представить момент, когда окончательно привыкну и полюблю себя таким, каким меня сделали. Этот момент еще не настал. Я очень скучаю по своему прежнему облику, но все это отходит на второй план, когда я вспоминаю, что ни у мамы, ни у папы, ни у Лизы больше нет облика вообще. В целом мире я остался совсем один, как пес, привязанный к высокой сосне на краю темного леса и оставленный своим хозяином. Навсегда. А к ногам медленно подступает вязкий туман.

Пять сеансов психотерапии – и я оставил мысли о суициде и смирился с «лечением». Да, именно так психотерапевт называла вынужденную меру по изменению моей внешности – «лечение». Не все болезни приходят по нашей вине, некоторые пристают сами, но их тоже нужно лечить. Это были долгие часы моих слез, боли и отчаяния. Мне так надоело рыдать, что я думал, больше не заплачу никогда, даже если выпью специальное лекарство, но оказалось, что я способен на большее. В конце концов психиатрия сделала свое дело, и я принял то, что случилось, и обещал самому себе жить дальше ради моих родных. Сначала я ненавидел своего психотерапета. Это была молодая женщина по имени Светлана Ивановна. Высокая, темноволосая с пронзительным взглядом. Своими ярко-красными ногтями она выковыривала из меня все гнойники, вырывала с мясом вину и обиду, тушила пожары боли и отчаяния. Это было тяжело и страшно, но, когда я почувствовал, что боль постепенно стихает, я полюбил ее. С преданностью верного пса, летел на встречи в ее уютный кабинет в башенке клиники пластической хирургии ФСБ в Подмосковье, открывался полностью; больше не требовалось тянуть из меня клещами все то, что причиняло мне боль. Я сам рассказывал, врачу требовалось лишь указать на очередной гнойник, который тут же вскрывался и изливался бурным потоком резко пахнущего гноя.

Глядя как бурлящие потоки всего, что во мне накопилось, устремляются прочь, опустошая меня и мое тело, мне стало понятно, что я справляюсь со своей трагедией.

– Запомни простое правило: тебя убивает то, что только с тобой. Когда это еще с кем-нибудь, это уже тебя не убивает, – сказала она мне однажды.

– Но я не могу ни с кем поделиться тем, что произошло, – возразил я ей, – только с вами.

– Не правда, – ответила она. – Ты можешь поделиться этим со всем миром. И пусть никто не поймет, что ты имел в виду, главное ты будешь понимать, что рассказал.