РАССКАЗЫ-1

Нет, я не пытаюсь унизить другую профессию. Хочешь заниматься финансами или чем другим — твое дело. Но пусть оно будет Делом всей твоей жизни — только найди его. Я просто болею душой за судьбу моего Дела, которое я люблю устойчивой и надежной любовью. Я хочу соблазнить мальчишку: сынок, штурвал — лучшее из всех дел, которые есть на свете! Сынок, позавидуй, рискни, влюбись… и смени меня за штурвалом. Финансистов нынче развелось… а летчикам смены нет. Прошли Новый Уренгой. В темноте ночи внизу полыхало зарево огней, чуть прикрытое тонкой вуалью натягивавшегося от реки тумана. Романтические мысли мигом испарились, и я дал команду второму пилоту собрать погоду всего околотка. Меня интересовала точка росы: температура, при которой начинает образовываться туман. А главное — намного ли отличается она от фактической температуры, есть ли запас, по научному, «дефицит».

Фактическая погода во всех аэропортах по маршруту и рядом была хорошая, но дефицит точки росы насторожил: везде один-два градуса. Чуть похолодает — и может лечь туман, да не «временами», а насовсем. Ждали новый прогноз: что он даст?

И тут Уренгой запросил у нас остаток топлива и запасной аэродром.

— В чем дело? — спросил я в эфир. — в Норильске ухудшается?

— Не ухудшается, а закрыт, там туман 200, — ответил диспетчер. Ваш запасной?

— Новый Уренгой.

— У нас пока видимость тысяча, но на час ожидаем тоже 200. Ваше решение?

— А где погода есть? Диспетчер предложил нам идти в этот Октябрьский или Ноябрьский. Новый аэропорт, только недавно стал принимать большие самолеты; мы летать туда не собирались, не готовились, не знали ни схемы, ни минимумов погоды…

Минутная пауза в кабине. Сердце сдавил страх. Мысли заметались.

— Где он хоть, этот… месячный… Ноябрьск-Декабрьск? Давай карту.

— Да не отмечен он на карте, карты старые…

— Так, а что ближайшее у нас рядом?

— Надым под нами.

— Он хоть принимает «Тушки»?

— Он все принимает.

— А вернуться в Уренгой?

— Не успеем, закроется.

— Запроси Надымскую погоду. Самолет распарывал северный воздух, несясь со скоростью двести пятьдесят метров в секунду. Четыре секунды — километр, четыре секунды — километр… Уренгой остался далеко позади. Впереди только закрытый непогодой Норильск, рядом закрытая ремонтом полосы Игарка. До Сургута и Нефтеюганска слишком далеко. Надо решать. — Так… Уренгой закрылся — доложил второй пилот. — Туман 400, по ОВИ пока 800.

Ага, Надым: нижний край облаков 80, видимость 800, ОВИ 1200.

— Минимум Надыма?

— 80 на 1000.

— Быстро устанавливай связь с Надымом, садимся здесь! Экипажу: приступить к предпосадочной подготовке в аэропорту Надым, штурману включить КУРС-МП, выставить курсовую систему на меридиан аэродрома посадки! Малый газ! Контроль по карте!

Самолет, будто упершись в мягкую подушку, опустил нос. Экипаж готовился к посадке. Ритуальные фразы выстроились в привычном порядке, читалась контрольная карта; тем временем диспетчеры согласовали нашу посадку и уверенно, передавая из рук в руки, повели самолет к Надыму. Суета в кабине перешла в отработанный годами стереотип четкой и слаженной работы; дети тихо как мышки шмыгнули в салон. Я взял микрофон и, стараясь говорить спокойным и внушительным тоном, объяснил ситуацию пассажирам; другая рука была занята колесиком автопилота. Второй пилот по командам штурмана разворачивал машину к надымской полосе. За два круга была потеряна высота, и впереди замаячило сквозь туманную кисею световое пятно города.

На четвертом развороте видимость ухудшилась до трехсот пятидесяти метров, но огни высокой интенсивности просматривались за восемьсот. Всё, минимум. Ну, ребята-диспетчеры, теперь молчок, дайте сесть — и закрывайтесь.

Сердце колотилось. Такая у нас работа: покой, покой, тишина — и вдруг сразу, как взлетный режим, как взрыв: на полных оборотах экипаж борется за жизнь. Адреналин выступил из всех пор. Запахом его сразу напиталась пилотская кабина. Его много, так много, что и не надо. Мы сжались. Закроется? Не закроется? Успеем? Не успеем? Так… режим… стрелки… шасси, закрылки, карту… еще раз проверить… шасси — выпущены, зеленые лампы горят, закрылки 45, предкрылки… руль высоты, центровка… режим…

Внизу светлое пятно, вверху звезды. Сейчас войдем в слой тумана. Вот зацепили, выскочили, снова зацепили… молоко… красный отблеск маячков… расслабиться, усесться поудобнее… триммер… звонок дальнего маркера, стрелочка повернулась… так, еще секунд двадцать — и проявятся огни. Распустить взгляд. Распустить… вертикальная четыре, четыре… хорошо… сейчас… господи, скорее бы…

Ага, вот впереди проявилось светлое пятно. Туда идем, туда… Стрелочки в центре… вертикальная 4, норма… не искать землю, не искать… Стрелочки… — Наблюдаю полосу по курсу! — голос штурмана.

— Садимся, ребята. Вот она, родимая. Зеленые огни торца. Зебра. Знаки. Пла-авно малый газ. Раз, два, три-и-и! — и хор-рошо-о-о добрать! Замерла… Есть!

И покатились. В углу темного перрона мы выключились. Пар валил из подмышек. Звенящая тишина навалилась тяжкой усталостью. Обрывки мыслей потихоньку собирались воедино; голова пылала.