РАССКАЗЫ

— Только экстренная ампутация, но за такое короткое время и в полевых условиях мы не в силах этого сделать.

Женщина отвернулась и посмотрела на дочь. Сильные препараты уже начали действовать. Казалось, она дремала, накрытая жутким, смертоносным одеялом.

— Тогда я побуду с ней эти несколько суток, — мать снова не спрашивала. По её севшему голосу было понятно, никакая тяжёлая техника не сможет сдвинуть её с места. Она врастёт в груду разбитых панелей и проведёт эти часы у каменной постели дочери.

— Послушайте, — выговорить то, что я должен был выговорить, всё равно, что расстрелять в упор эту хрупкую, раздавленную горем женщину — под завалом, вероятно, есть живые люди… Счёт может идти на минуты.

Она вскинула на меня свои запредельные бездонные глаза.

— Нет!!! — женщина вырвалась и бросилась к дочери.

Пока есть надежда, что хоть кто-то жив под нагромождением обломков, завал разбирается вручную. Только в крайнем случае, когда требуется поднять фрагмент стены весом в сотни килограммов, с величайшей осторожностью подводится техника. Мы поднимали глыбы, разгребали щебень, в который превратился дом, где кто-то когда-то был счастлив. То и дело подавалась команда заглушить все работающие двигатели, чтобы вслушаться в звуки, пробивающиеся из-под груды камней и искорёженного железа. Тогда над этим жутким курганом повисала напряжённая тишина. Для одних минута надежды. Для других минута молчания по тем, кто уже никогда не сможет подать голос, застонать, попросить о помощи. Смолкали даже рыдания. Только безмолвные лучи прожекторов метались по серым, равнодушным осколкам, по вспенивающимся там и сям обрывкам ткани, по разбитым стёклам окон и плафонов. Кто сказал, что к этому можно привыкнуть?Женщина подошла ко мне. Снова коснулась дрожащими пальцами рукава.

— Вы уверены, что довезти до больницы её невозможно?

Я вздохнул и сжал её холодную кисть. Моё молчание она поняла.

— Там кто-то есть…

— Где?

— Под нижней плитой. Кто-то стонет.