Рассказы

Он все старался уловить, что нужно им. И потерял то, что нужно ему. И стал благодаря этому производить то, что не нужно никому. И потерял себя в человечестве, как целую единицу.

И в одно прекрасное время на него посмотрят и скажут, почему у этого пассажира лица нет? Посмотрите-ка, чем он занят и что нам дает. Если это окажется ерунда, то на том повороте пустите его кверху тормашками под откос…

X

Идя домой, Останкин вспомнил о собрании и ему пришла испугавшая его мысль:

«Если на собрании будет и Раиса Петровна, то ему придется сидеть с ней, все увидят, что он сидит рядом с женщиной подозрительного происхождения, и когда человек с малиновыми петличками пришлет запрос о нем, то про него напишут:

„Имеет определенное тяготение к буржуазии, а собственного лица нет, анкеты какие-то путаные, так что затрудняемся определить, за кого он и против кого“».

Придя домой, Останкин лег на диван и стал думать о том, что не всех же меряют великой мерой. Иные живут всю жизнь спокойно, без всякого права на это. А у него теперь есть то, что вполне компенсирует ему этот недостаток — любовь к этой тонкой, прекрасной женщине, у которой он найдет ласки любовницы и теплое участие матери. На это-то сокровище он имеет право, как его не перевертывай.

Останкин пошел на собрание. В большом помещении бывшего магазина были наставлены рядами деревянные некрашеные скамейки, толклись жильцы в шубах и шапках, дымили в коридоре папиросами.

На одной стороне, ближе к окнам, усаживались шляпки, котелки торговцев и интеллигентов, в другой, ближе к дверям и к столу президиума, — платочки, картузы, сапоги — пролетарская часть.

Останкин всегда испытывал неудобство, попадая в такое положение, когда ему нужно было на виду у всех выбирать место, с кем сесть.

Если сесть с пролетарской частью, то интеллигенты подумают: этот субъект подмазывается к пролетариату. Говорил с нами, как свой, а садится с ними. Уж не доносчик ли?..

Если же сесть с интеллигенцией, то комендант, приглашавший его, как своего, наверное, удивленно посмотрит на него или скажет про себя: «Хорош пролетарский элемент, нечего сказать. Надо будет посмотреть его анкету повнимательнее…»

Раиса Петровна тоже пришла и сидела в своей собольей горжетке и шляпке, подняв вуалетку на нос. Но Останкин сделал вид, что не заметил ее.

А чтобы она не подумала, что он боится подойти, он, став в дверях, обвел несколько раз взглядом всю комнату, как будто определенно искал кого-то. Но каждый раз обходил взглядом Раису Петровну, как бы не заметив. И видел, как она смотрела на него с нетерпеливым выражением легкой досады, что он водит около нее глазами и не видит ее.

Но он, сделав вид, что не нашел ее, ушел в коридор с тем, чтобы, — когда будет объявлено начало заседания, и все, затушив папиросы, бросятся садиться, сделать вид, что он запоздал, и сесть на первое попавшееся место ближе к двери. Тогда он будет сидеть на стороне пролетариата, и в то же время интеллигенты увидят, что это произошло благодаря его опозданию. А председатель истолкует это как принадлежность его к пролетарской группе.

Он так и сделал. Вышло даже удачнее, чем он предполагал: оставалось только одно свободное место, как раз в середине между пролетариатом и буржуазно-интеллигентской частью, прямо перед столом президиума.

И тут он, оглянувшись, сразу нашел глазами Раису Петровну и приподнял удивленно брови, как бы спрашивая:

«В шапке-невидимке, что ли, она сидела, что он не видел»

Раиса Петровна, чуть заметно улыбаясь одними губами, смотрела на него тем взглядом, каким женщина смотрит в общественном месте издали на мужчину, и только один он понимает значение этого взгляда, безмолвно говорящего о их близости, никому, кроме них, не известной.

Она оглянулась вокруг себя, где густо сидел народ, и безнадежно пожала плечами, показывая, что ему негде около нее сесть.

Останкин ответил ей таким же жестом.

Началось заседание. Председатель в кожаном картузе сел за стол, нетерпеливо поглядывая на дверь, откуда все еще входил народ и теснился в дверях, заставляя всех рассеянно повертывать головы к дверям, а не в сторону стола президиума.

Около председателя сели еще три человека, с черными от нефти руками, и комендант.

Комендант, встретившись глазами с Останкиным, мигнул ему, приветствуя его этим, как своего.

Тот ответил ему таким же движением.

Заседание началось.

Сначала шли вопросы чисто хозяйственные. И когда голосовали, например, по вопросу о размерах ремонта дома, то не было ничего легче и приятнее поднимать руку за то или иное предложение, так как в этом вопросе на одном мнении могли сходиться и представители буржуазной и представители пролетарской группы.

Останкин даже пожалел, что он прежде уклонялся от всякого участия в общественной работе.

Но, когда хозяйственные вопросы кончились, он вдруг услышал то, от чего у него сразу стало горячо под волосами… Председатель поднялся и сказал: