Рассказы

Целые дни и недели с тех пор, как Иоанна возвратилась к себе домой, этот свет от избушки и рука женщины не выходили из головы у Казана. Как он терпел Пьера, так теперь терпел этого молодого человека, который жил в одной избушке с Иоанной и ее младенцем. Он знал, что этот человек был дорог для Иоанны и что ребенок тоже был для него так же дорог, как и для нее. Только на третий день Иоанне удалось заманить Казана обратно в избушку, и это было в то самое время, как молодой человек возвратился домой с замерзшим трупом Пьера. Это он, муж Иоанны, первый увидал на его ошейнике надпись, что его имя «Казан», и с этих пор они стали звать его Казаном.

В полумиле от избушки, на вершине горного массива, который индейцы называют Солнечной Скалой, Казан и Серая волчица нашли для себя приют. Отсюда они отправлялись в долину на охоту, и часто до них доносился голос молодой женщины:

– Казан, Казан, Казан!

В эту долгую зиму Казан делил свое время между избушкой Иоанны и логовищем Серой волчицы.

Затем наступила весна, и с нею пришла Великая перемена.

Глава VIII. Великая перемена

Скалы, горки и долины уже стали согреваться солнцем. Почки на тополях готовы были распуститься. Запах от можжевельника и от сосновой хвои становился гуще с каждым днем, и повсюду, во всех этих диких местах, в лесах и по долине, слышался веселый рокот весенних потоков, искавших свой путь к Гудзонову заливу. В этом великом заливе слышались гром и треск ледяных громад, точно от пушечных выстрелов раскалывавшихся в раннем ледоходе и сгромоздившихся у выхода в Северный Ледовитый океан, и это было причиной того, что, несмотря на апрель, все-таки иногда с той стороны дул резкий, случайный зимний ветер.

Казан нашел для себя надежное убежище от ветра. Ни малейшее дуновение не проникало в согретое солнцем местечко, которое выбрал для себя этот полуволк, полусобака. Он чувствовал себя здесь гораздо покойнее, чем за все эти шесть месяцев ужасной зимы, долго спал и видал сны.

Серая волчица лежала рядом с ним, прямо на животе, протянув вперед лапы, с вечно бодрыми зрением и обонянием, чтобы в любую минуту различить в воздухе запах человека. А запах человека действительно носился в теплом, весеннем воздухе, как и запах от можжевельника и от сосновой хвои. Она с беспокойством поглядывала на Казана, когда он спал, и иногда не отрывала от него глаз. Серая спина ее ощетинивалась всякий раз, как он видел во сне что-нибудь такое, отчего начинали шевелиться волосы и у него на затылке. Она начинала слегка подвывать, когда он оттягивал назад губы и обнажал белые длинные клыки. Но в большинстве случаев Казан лежал спокойно, иногда вытягивая ноги, подергивая плечами и раскрывая пасть, что обыкновенно всегда бывает с собаками, когда они видят сны; и всякий раз он видел во сне, что в дверях избушки на равнине показывалась голубоглазая женщина в наброшенной на плечи шали, держала в руках чашку и звала его к себе: «Казан, Казан, Казан!»

Этот голос доносился до самой вершины Солнечной Скалы, и Серая волчица настораживала уши. Казан вздрагивал и в следующий за тем момент пробуждался и вскакивал на ноги. Он подбегал к самому краю обрыва, нюхал воздух и вглядывался в долину, расстилавшуюся у него под ногами.

С долины снова доносился до него женский голос, и Казан взбегал на скалу и скулил. Серая волчица тоже подходила к нему и клала ему свою морду на плечо. Теперь уж она понимала, что мог означать этот голос. Днем и ночью она боялась его даже больше, чем запаха и звуков от других людей.

С тех пор как она рассталась со стаей волков и отдала всю свою жизнь Казану, этот голос стал для нее самым злейшим врагом, и она возненавидела его. Ибо он отнимал у нее Казана. И, откуда бы он ни исходил, Казан всюду за ним следовал.

Ночь за ночью он похищал у нее ее друга и заставлял ее бродить одну под звездами и луной, верную ему в своем одиночестве и ни единого раза не отозвавшуюся на призывы ее диких братьев и сестер, доносившиеся до нее из лесов и из глубины долины. Обыкновенно она ворчала на этот голос и, чтобы показать свое нерасположение к нему, слегка кусала Казана. Но в этот день, когда голос раздался в третий раз, она забилась глубоко в расщелину между двумя скалами, и Казан мог видеть только сверкавшие злобой ее глаза.