Рассказы

Сердце Филиппа забилось от волнения. Наконец-то здесь он разгадает тайну золотых волос! Такова была его первая мысль. Но когда они подъехали к хижине поближе и остановились у крыльца, он вдруг почувствовал разочарование. В хижине не жил никто. Из трубы не выходил дым, и самая дверь была до половины занесена сугробом снега. Но его мысли тотчас же и прервались, потому что Брэм щелкнул плетью и волки рванулись вперед. Брэм опять дико засмеялся, его хохот потряс собою лес, и отовсюду издалека его повторило эхо.

С той самой минуты, как они покинули эту заброшенную и заметенную снегом хижину, Филипп уже сбился с направления и потерял счет времени. Ему казалось, что Брэм уже подъезжает к месту назначения, да и волки смертельно устали. Стал отставать и сам Брэм и то и дело присаживался на сани. Но все-таки они мчались еще вперед, и Филипп с нетерпением всматривался вдаль перед собою.

Было уже восемь часов утра. Прошло уже два часа, как они миновали заброшенную лачугу, – и вдруг они въехали в расчищенное в лесу местечко, в центре которого оказалась другая избушка. С первого же взгляда на нее Филипп догадался, что она была уже обитаема. Тонкая струйка дыма поднималась у нее из трубы и чувствовался вообще запах жилья. Филипп мог видеть одну только ее крышу, так как со всех сторон эта бревенчатая избушка была обнесена высокой в шесть футов оградой, сделанной из толстых сосновых кольев, вбитых в землю.

Шагах в двадцати от того места, где Брэм остановил своих волков, в этой ограде была калитка. Брэм подошел к ней, навалился на нее плечом, и она отворилась.

Затем с полминуты он молча смотрел на Филиппа, и в первый раз за все время Филипп заметил странную перемену, вдруг происшедшую у него в лице. В нем уже не было ничего звериного. В глазах появился какой-то новый блеск. Тонкие, крепко стиснутые губы разжались, и он задышал вдруг так часто, точно испытывал какое-то большое возбуждение. Филипп не двигался и не говорил. Он слышал за собой беспокойное визжанье волков. Он поднял глаза на Брэма и, увидев на его лице выражение радости и предвкушения чего-то интересного, вдруг почувствовал в сердце боль от ужасных предположений, и столь острую, что невольно всплеснул руками. Брэм не заметил его жеста. Он смотрел в это время на хижину и на выходивший из ее трубы дымок.

Затем он посмотрел на Филиппа и сказал ему:

– Можете входить, мсье.

Он распахнул перед ним калитку, и Филипп вошел. Постояв немного, чтобы убедиться в намерениях Брэма, он услышал, как человек-волк запирал за ним калитку.

– Входите, – сказал Брэм, – а то мне нужно впускать сюда волков.

Тогда Филипп понял. В пространстве между изгородью и избушкой помещались волки, и Брэм дождался, когда Филипп войдет в избушку, чтобы впустить их сюда. Филипп отвернулся, чтобы не выдать своего испуга. От калитки до крыльца избушки была протоптана в снегу тропинка, и он с горьким чувством заметил на ней следы от маленьких женских ног. Но даже и тогда он не хотел верить тому, что так упорно и настойчиво предполагал. Почему бы этой женщиной не могла быть индеанка, которая жила вместе с Брэмом, или эскимосская девушка, которую он купил где-нибудь за Полярным кругом?

Он молча подошел к двери. Он не постучался в нее, а прямо отворил и вошел.

Все время стоя у калитки, Брэм дождался, когда он войдет в избушку, и когда Филипп наконец утонул в ее глубине, он откинул голову назад и стал так весело и победно хохотать, что даже его усталые звери насторожили уши и стали прислушиваться.

И как раз в эту самую минуту Филипп уже стоял лицом к лицу с тайной золотых волос и сплетенной из них петли.

Глава IX. Сумасшествие и голод

Филипп вошел в избушку Брэма Джонсона с западной стороны. С восточной же стороны через единственное окошко в нее врывался свет от тусклого северного солнца и отражался на противоположной перегородке. В этой перегородке была дверь, и как раз в двери стояла девушка.

Когда Филипп увидел ее, то она вся была залита светом, и первое его впечатление было таково, что вся ее голова, точно облаком, была покрыта великолепными волосами, из которых и была сплетена знаменитая золотая петля. Он заметил по остаткам от некоторых прядей этих волос, что таких силков было сделано уже довольно много и что, по-видимому, Брэм Джонсон употреблял их для ловли зверей. Вторым его впечатлением было то, что своим появлением он помешал ей одеваться и что она была поражена, когда увидела его прямо перед собой.

Затем с крайним волнением он прочел все то, что было написано у нее на лице. У него даже похолодела кровь. Он никогда еще не видел таких глаз. В них светилась душа, перенесшая тяжкие муки. Она была бледна как смерть. Ей можно было дать на вид лет двадцать, не больше, но от пережитого и переживаемого ада она казалась старше. Видно было, что она находилась в постоянной агонии и желала смерти.

– Я, кажется, вас побеспокоил, – обратился к ней Филипп. – Я – Филипп Брант, офицер пограничной стражи…