Рассказы

Сходятся. Абалай хлещет камышиной, царапает поверху. Старается ранить руку, сжимающую нож, надеясь обезоружить. Противник обходит его сбоку, бьет клинком плашмя, достигая цели, больно обжигая. Нападает снова, рубит, норовит рассечь лицо. Абалай уклоняется от удара, нож режет трость, идеально затачивая острие. Абалай инстинктивно держит трость наготове. Заточенным волей случая острием трость вонзается в неприятеля, раздирает ему рот, сбивает его. Тот сползает с коня, тщетно цепляясь за поводья.

Сверху Абалай изучает его секунду. Он не совершил недопустимого — не убил вновь. Сострадание и отвращение вызывает этот поток крови, в котором тонут стоны, захлебывается яростный крик.

Он соскакивает, спеша на помощь, тянется к поверженному, но замирает, вспомнив о непреложном законе, который нарушил, — не сходить на землю.

Удрученный, вопросительно смотрит вверх и сам для себя решает, что в этом случае правомерно оставаться на земле, сколько нужно.

Мига сомнений хватило, чтобы лежащий мститель взметнул острие клинка и вспорол Абалаю живот.

Абалай падает, стремительно теряя силы, резаная рана оглушает невыносимой болью. Понимает, что теперь тело его навеки соединится с землей. В помутившейся голове проносится нечеткое оправдание: «Не по моей воле случилось…».

Абалай, распластавшись в пыли, умирает, на губах его скорбная улыбка.

Ас

Надо брать служанку. Отец знает, в чем дело. Просто дочь больше не в силах делать работу по дому, от которой так пачкаются руки. Дочь называет другие причины, но отец не верит, хотя и не обсуждает их.

С тех пор как у отца отказали ноги, дочь сумела все организовать, чтобы обеспечить уход за ним, готовить обеды, убирать дом, присматривать за лавкой. Лавку, таким образом, можно было держать открытой с одним продавцом по восемь часов. С той поры прошло лет пятнадцать, в течение которых отец убедился, что дочь разочаровалась в мужчинах. Отец слышал от нее в их адрес только слова осуждения и перечисления банальных недостатков, которые она в них постоянно обнаруживала.

Когда наняли нового продавца, который не произвел на отца хорошего впечатления, поскольку не казался очень уж работящим и выглядел чересчур лощеным и франтоватым, дочь вдруг стала отказываться от работы по дому.

Теперь надо брать служанку.

В объявлении на витрине указана солидная сумма, за полный день. В конечном счете берут Росу Эстер. Ее привел отец, старый креол, это может служить гарантией.

Возможно, все эти пятнадцать лет дочь мечтала пойти в кино сама, после ужина.

— Теперь, когда с ним сидит служанка, — говорит она по вечерам и каждый раз находит интересную кинопрограмму, которую, естественно, не может пропустить.

Возвращается рано, чуть за полночь. Только однажды задерживается.

— Я встретила Мануэля. Пригласил меня на чашку шоколада. Он вроде ничего. Даже если ты хозяйка, это не повод вести себя высокомерно.

В другой раз она предупреждает заранее, что вернется поздно. Говорит так, словно просит разрешения:

— Мануэль пригласил меня в казино. Папа, я ни разу не была в казино. Если я откажусь, когда еще представится возможность? Кто меня туда сводит?

Отец понимает. Но ему это не нравится: дочери сорок семь лет, работнику двадцать три.

Роса Эстер кротка и пассивна. Безмолвно заботится о хозяине. Если тот коротает часы в отсутствие дочери, слушая радио, она принимает классическую музыку без малейшего намека на личные предпочтения. Хозяин изучает девушку: та поглощена чем-то помимо музыки и полностью игнорирует звуки, доносящиеся из приемника. Если он двигает шахматные фигуры, тщательно сосредоточившись на поединке с воображаемым противником, она тихонько сидит в своем углу, то ли поглядывая на хозяина, то ли разглядывая бог знает что. Тогда он, взглянув на нее, думает: «Отдыхает». Порой говорит про себя: «Отдыхает бедняжка. Работает не покладая рук».

Она ни разу не подходит посмотреть, во что играет сам с собой хозяин. Наверняка не догадывается, о чем речь, и считает это делом сугубо личным.

Как-то вечером хозяина навещает такой же, как он, старик, разница лишь в том, что гость ходит сам. Они играют партию. Роса Эстер смотрит издали, не отрываясь.

Следующим вечером, когда они остаются одни, она решается спросить:

— Сеньор, что это?

— Ты не знаешь?

Он удивляется и при этом гордится, что возбудил ее любопытство. Когда-то, «когда досуг молодежи, как он порой замечает, был более интеллектуальным», его трудно было обыграть.

Он отрывается от чтения. Объясняет Росе Эстер, что такое шахматы: это игра, но игра научная.

— Понимаешь? Она не похожа на другие игры. Как карты или кости. Для игры в шахматы требуется развитой мозг, напряжение мысли.

Девушке врезалась в память первая часть наставлений: это игра.

— Я тоже могла бы играть?

— Нет, нет, — заявляет он с аристократической высоты своего опыта; но раскаивается в порыве, принижающем девушку, и смягчает ответ: — В общем, не думаю, что у тебя получится, учитывая твой юный возраст.

Роса Эстер не возражает. Ни о чем не просит. Неужели и с этим смирится?

Хозяин не хочет отказываться окончательно: