РАССКАЗЫ-2

Жалоб у нас нет. Желаний нет. Одно сознание: безысходность. Тупик. Ущелье, по которому несешься, уворачиваясь от встающих на дороге утесов. Ждешь: вот-вот откроется простор… а впрочем, хрен с ним, с простором. Жить не хочется.

Ни-че-го не хо-чу. НИ-ЧЕ-ГО!

Казалось бы, в сентябре должны случаться катастрофы. Ну не могут такие экипажи обеспечивать безопасность полетов.

Оказывается, могут. Куда денешься.

Я оглядываюсь на проведенные в небе тысячи и тысячи часов. Откуда брались силы? Что помогало выжить в бешеном темпе и каторжной нагрузке полетов? Может, хорошие заработки? Или вера, что это ненадолго и в конце концов кончится? Или, может быть, страх, что если откажешься, то станут косо смотреть и не повезет в жизни?

Спасала любовь к полетам. Это то, что сильнее усталости, сильнее страха, это благородное романтическое чувство полета, мастерства и достоинства. Кто же, как не мы. Да, тяжко. Да, на пределе и за пределами. Но… будет, будет мягчайшая бабаевская посадка, и шлейф дыма за колесами, и высочайшее наслаждение Мастера, сделавшего своими руками превосходную Вещь!

Сейчас я горжусь. Мне выпало такое вот трудное, выстраданное счастье. Может, — и дай бог — такое счастье испытали и Вы в своем нелегком труде и мастерстве. И дай бог Вам такого же гордого сознания, что и в Вашей жизни был настоящий Полет.

Караганда-89

Привожу для иллюстрации запись из своего летного дневника, от 25 августа 1989 года. Один в один, без купюр, как водила моим пером злоба дня. Убрал только оскорбительные слова.

«25.08. После выходного встал вчера в 3 ночи, сел на велосипед и поехал в гараж. На машине собрал экипаж, привез на работу, и начался этот долгий рабочий день.

Как только кончилась ночь, мы сели в кабину и стали дожидаться закрытия дверей. Не тут-то было. Пьяный пассажир азиатской наружности вдруг вспомнил, что с ним была какая-то белая сумка, выскочил из самолета и побежал ее искать в накопитель. Пока мы выясняли, есть ли у него еще ручная кладь и багаж (а вдруг он в багаже оставил бомбу), он вернулся и стал качать права, а тем временем, не разобравшись поначалу, инженер уже закрыл дверь и трап отправил. Ну, начальник смены, который привез этого … … сам подал трап, и этот … (чтоб его второй раз обрезали) стал искать свою сумку, видимо, очень дорогую ему, в самолете. Потом, не найдя этой сумки (видимо, с наторгованным миллионом), этот … (чтоб его уже теперь кастрировали) сказал, что не летит, пусть снимают багаж, он издержки оплатит. Богатые люди…

Короче, из-за этого … рейс был задержан на 40 минут, и когда мы подлетали к Караганде, любуясь прекрасными утренними прелестями потягивающейся обнаженной земли, Караганда дала вдруг туман 400, Целиноград — туман 200; прогноз не оправдался, и мы настроились пролетом — на Балхаш.

Откуда черт нанес на единственный клочок обширной казахстанской степи — на именно же карагандинскую ВПП — едва видимое пятнышко, вуаль приземного тумана, я не знаю, но это крохотное пятнышко было, сам его видел, и, пролетая на 10600 над полосой, видел ее вертикально сквозь эту кисею. Нигде в радиусе 200 км — ни одного, только еще, над полосой же Целинограда, за 160 км — такое же.

Стали уговаривать «лучше замерить», уговорили, да и солнышко начало прогревать; короче, с максимальной вертикальной, витиевато извращаясь, вышли к 4-му развороту, потом еще круг, уже на малой высоте, это дело техники; сел я при видимости 5 км, хотя давали 1400 м.

Караганда еще на подлете предупредила, что нет топлива, готовиться на Балхаш на дозаправку. Когда остыли впечатления от перипетий захода, мы стали совещаться, как выбить топливо.

Алма-Ата — рейс проклятый и так — из-за четырех посадок. А тут корячилась пятая; это не лезло ни в какие ворота, ни в какое рабочее время не умещалось.

Ладно, пошли со штурманом в АДП и в два горла стали требовать. До Балхаша надо дозаправить 4 тонны; до Алма-Аты — шесть. Если б не этот трижды… всякий … у нас бы осталось на три тонны больше, а так сожгли их из-за того сорокаминутного тумана.

АДП ни в какую: нет топлива и все. Мы на принцип: идем в гостиницу. Нам выписали направление: пожалуйста.

Обычно, если есть какие-то остатки топлива, прием с гостиницей срабатывает. В Караганде же, где большевики затеяли громадный аэровокзал, брошенный теперь как долгострой, пассажиры ютятся на двух этажах обычной пятиэтажки. А летают туда и Ил-86, и «Тушки», и все остальные. И наши 160 пассажиров, уйди мы в гостиницу, устроили бы аэропорту веселую жизнь.