Рассказы

— Хайанс! Хайанс, грязный ты хуесос! — заорал я, войдя. — Работорговлю тут развел, ах ты паршивый рыготный Саймон Легри(22)! От легавых, да от Вашингтона справедливости требуешь, а сам — поганейшая свинья из них всех! Ты Гитлер стократно, сволочь ты рабовладельческая! Пишешь о жестокостях и сам же их преумножаешь! Ты кого, к ебеням, обмануть хочешь, паскудина? Ты кем, к ебеням, себя считаешь?

К счастью для Хайанса, остальной персонал уже достаточно ко мне притерпелся: они считали, что все, что я говорю, — сплошные глупости, а Сам Хайанс — олицетворение Истины.

Сам Хайанс вошел и вложил мне в руку скрепкосшиватель.

— Садись, — сказал он. — Мы пытаемся увеличить тираж. Просто садись и цепляй вот такую зеленую листовку к каждому номеру. Мы рассылаем остаток тиража потенциальным подписчикам…

Старый добрый Любовничек Свободы Хайанс — разбрасывает свое говно методами большого бизнеса. Самому себе мозги промыл.

Наконец, он подошел и взял у меня сшиватель.

— Ты недостаточно быстро их подкалываешь.

— Еб твою мать, падла. Да тут повсюду шампанское должно было литься. А я вместо этого скрепки жру…

— Эй, Эдди!

Он подозвал еще одного крепостного — худощекого, проволокорукого, скуднолицего. Бедный Эдди голодал. Во имя Цели голодали все. Кроме Хайанса и его жены: те жили в двухэтажном доме и обучали одного из своих детей в частной школе, а кроме того в Кливленде жил старый Папуля, чуть ли не главный жмурик Торговца Равнин, у которого денег было больше, чем чего бы то ни было остального.

И вот Хайанс меня выгнал, а еще выгнал одного парня с маленьким пропеллером на тюбетейке, кажется, его Симпатягой Доком Стэнли звали, а также женщину Симпатяги Дока, и мы втроем без лишнего кипежа свалили через заднюю дверь, припивая из бутылочки дешевого винца, а нам вслед несся голос Джо Хайанса:

— И убирайтесь отсюда вон, и чтоб никто из вас сюда больше вообще никогда рыла не казал, но к тебе это не относится, Буковски!

Бедный ебилка, он знал, чем жива его газетка…

Потом грянул еще один рейд полиции. На сей раз — за то, что напечатали фотографию женской пизды. Хайанса, как обычно, перемкнуло. Ему хотелось вздуть тираж во что бы то ни стало — и в то же время прикочить газету и свалить. Тиски, которые он не мог нормально разжать, и они смыкались все туже и туже. Газета, казалось, интересовала только тех, кто работал за так или за тридцать пять долларов в неделю. Тем не менее, Хайансу удалось закадрить пару молоденьких доброволок, поэтому время прошло не напрасно.

— Почему б тебе не бросить свою паршивую работу и не перейти работать к нам? — спросил меня Хайанс.

— Сколько?

— Сорок пять долларов в неделю. Включая сюда твою колонку. Также вечерами по средам будешь развозить газету по ящикам, машина твоя, я плачу за бензин, и будешь писать по особым заданиям, пятница и суббота — выходные.

— Я подумаю.

Из Кливленда приехал предок Хайанса. Мы вместе нарезались у Хайанса дома. И Хайанс, и Черри, казалось, очень недовольны Папулей. А Папуля лакал виски только так. Трава? Увольте. Я виски тоже лакал будь здоров. Мы пили всю ночь.

— Так, значит, убрать Свободную Прессу можно вот как: разбомбить их киоски, выгнать газетчиков с улиц, пару черепов проломить. Так мы в старину и поступали. Башли у меня есть. Могу нанять несколько громил, настоящих архаровцев. Вот Буковски можем нанять.

— Черт бы вас побрал! — завопил Хайанс. — Я не желаю слышать такое дерьмо, понятно?

Папуля меня спросил:

— Что ты думаешь насчет моей идеи, Буковски?

— Я думаю, это хорошая мысль. Передай–ка сюда бутылочку.

— Буковски — ненормальный! — вопил Джо Хайанс.

— Ты же печатаешь его колонку, — возразил Папуля.

— Он лучший писатель в Калифорнии, — ответил молодой Хайанс.

— Лучший ненормальный писатель Калифорнии, — поправил его я.

— Сын, — продолжал Папуля, — у меня есть все эти деньги. Я хочу поддержать твою газету. Для этого надо только проломить несколько…

— Нет. Нет. Нет! — вопил Джо Хайанс. — Я этого не потерплю! — И он выбежал из дома. Замечательный все–таки человек Джо Хайанс. Убежал из дома. Я потянулся за следующим стаканом и сообщил Черри, что сейчас выебу ее, прислонив к книжному шкафу. Папуля сказал, что будет секундантом. Черри крыла нас почем зря, пока Джо Хайанс улепетывал вниз по улице вместе со своей душой…

Газета худо–бедно продолжала выходить раз в неделю. Потом начался процесс по поводу фотографии женской пизды.

Прокурор спросил Хайанса:

— Вы бы стали возражать против орального совокупления на ступеньках Городской Ратуши?

— Нет, — ответил Джо, — но я, вероятно, остановил бы движение.

Ох, Джо, подумал я, это ты прощелкал! Надо было сказать: «Я бы предпочел оральное совокупление внутри Городской Ратуши, где оно обычно и происходит.»

Когда судья спросил адвоката Хайанса, в чем смысл фотографии женского полового органа, адвокат Хайанса ответил:

— Ну, вот такая вот она. Такая она обычно и бывает, папаша.

Они проиграли дело, разумеется, и подали апелляцию на новое слушание.

— Это наезд, — объяснял Джо Хайанс нескольким разрозненным репортерам, столпившимся вокруг. — Простой полицейский наезд.