Рассказы

Я познакомился с Джеффом на складе автомобильных запчастей на Цветочной улице — а может, на улице Фигейроа, я их постоянно путаю. Как бы то ни было, я там работал приемщиком, а Джефф был более–менее на подхвате. Разгружал подержанные запчасти, подметал полы, развешивал рулончики в сортирах и так далее. Я сам на подхвате припахивал по всей стране, поэтому свысока на таких работников никогда не смотрел. Я как раз отходил после дурного заезда с одной бабой, которая меня чуть не прикончила. Ни на каких баб у меня больше не стояло какое–то время, а вместо этого я играл на лошадках, дрочил и кирял. Если честно, в этом счастья всегда было больше, и всякий раз, как я к такому делу приступал, я думал: всё, никаких больше женщин, никогда, будь они все прокляты. Разумеется, одна какая–нибудь всегда потом подваливала — просто с собаками выслеживали, сколь безразличным бы ты к ним ни был. Наверное, только когда все на самом деле по барабану, они тебе это припоминают — чтобы завалить тебя окончательно. Женщины это могут; как бы силен мужик ни был, женщинам это удается. Как бы там ни было, я пребывал в этом спокойном свободном состоянии, когда познакомился с Джеффом, — на безбабье, — и ничего гомосексуального в этом не было. Просто двое парней: жили, как масть выпадет, мир повидали, об женщин обожглись не раз. Помню, сидел я как–то в «Зеленой Лампе»: сижу, пиво себе пью, один за столиком, читаю результаты бегов, а толпа о чем–то разговаривает, как вдруг слышу:

— …ага, Буковски на малышке Фло хорошо обжегся. Хорошо ты об нее обжегся, а, Буковски?

Я поднял голову. Все ржали. Я даже не улыбнулся. Просто поднял стакан с пивом.

— Ага, — сказал я, выпил и поставил стакан обратно.

Когда я снова поднял голову, на мой столик ставила свое пиво какая–то черная девка.

— Слушай, мужик, — говорила она, — слушай, мужик…

— Здрасьте, — сказал я.

— Слушай, мужик, не давай ты этой малышке Фло себя заваливать, не давай себя подстрелить, мужик. Ты выкарабкаешься.

— Я знаю, что выкарабкаюсь. Я и не собирался лапки задирать.

— Клево. Ты просто сидишь, как в воду опущенный, вот и все. На тебя посмотреть — тоска зеленая.

— Конечно, зеленая. Она ж мне в самое нутро забралась. Но ничего — рассосется. Пива?

— Ага. Но за мой счет.

Тогда мы с нею завалились у меня на всю ночь, но с женщинами на этом я распрощался — месяцев на 14, на 18. Если сам на след не выходишь, то такие каникулы себе иногда можно устроить.

Поэтому каждый вечер после работы я напивался, один, у себя, и оставалось ровно столько, чтобы протянуть субботу на бегах; жизнь была проста, без лишней боли. Смысла, может быть, в ней тоже было немного, но уже в том, чтобы избегать боли, он имелся. Джеффа я сразу признал. Хоть он и был моложе, в нем я увидел свою модель.

— Да у тебя просто дьявольский бодун, парнишка, — сказал я ему как–то утром.

— Иначе и быть не может, — ответил он. — Человек должен забываться.

— Наверное, ты прав, — сказал я, — бодун лучше психушки.

В тот вечер после работы мы завалились в ближайший бар. Джефф оказался похож на меня: едой не заморачивался, о еде вообще никогда не думал. Несмотря на все это, мы с ним были самыми здоровыми мужиками на всей богадельне, но до ручки себя ни разу не доводили. Жрать просто скучно. Бары к тому времени мне тоже остохренели — все эти одинокие идиоты, сидят и надеются: вдруг зайдет какая–нибудь тетка и унесет их с собой в страну чудес. Две самые тошнотные толпы собираются на бегах и в барах — и я в первую очередь имею в виду мужских особей. Неудачники, которые все время проигрывают, не могут постоять за себя и взять себя в руки. И тут я такой, прямо посередке. С Джеффом мне становилось легче. Я в том смысле, что для него все это было внове, еще с перчиком, для него во всем этом еще билась какая–то жизнь, будто мы чем–то значительным заняты, а не просто спускаем жалкую зарплату на кир, игры, меблирашки, не просто теряем работы и находим новые, не просто обжигаемся о баб, не просто из преисподней не вылазим, но еще и плюем на нее. На все на это и плюем.

— Я хочу тебя познакомить с одним моим корешем, Грамерси Эдвардсом, — сказал он.

— Грамерси Эдвардсом?

— Ага, Грам на нарах провел больше, чем на воле.

— Зона?

— И зона, и психушка.

— Здорово. Пускай подваливает.

— Ему надо на вахту позвонить. Если не ужрался до чертиков, подвалит…

Грамерси Эдвардс приперся, наверное, через час. К тому времени я уже чувствовал, что мне многое по плечу, и это было хорошо, ибо Грамерси уже стоял в дверях — жертва исправительных колоний и тюряг. Глаза его, казалось, все время закатывались под лоб, будто он пытался заглянуть себе в мозги и посмотреть, что там пошло не так. Одет он был в лохмотья, а рваный карман штанов топырился от здоровенной бутылки вина. От него воняло, самокрутка болталась на губе. Джефф представил нас друг другу. Грам извлек из кармана бутылку и предложил мне выпить. Я принял предложение. Мы остались в том баре до самого закрытия.