Рассказы

— А учительница знает, что ты прогуливаешь, Билл Дэйли? — сказала она; но странно получились у нее эти слова — сквозь привычный для нее тон «училки» пробилось долго подавляемое вульгарное, нагловатое хихиканье. Она даже улыбнулась, и помахала им, и пошла прочь, чуть ли не виляя бедрами. Ее подмывало обернуться, но тут вновь раздался разбойничий свист и напомнил ей об ее утонченном вкусе, о том, что все эти люди ей неровня.

Когда Элси вернулась домой, миссис Корф была в пальто — в своем поношенном черном пальто.

— С кем ты там разговаривала? — спросила она.

— Да с нашим четвертым классом, — ответила Элси. — Там был Билл Дэйли. Как ему не стыдно лоботрясничать, ведь взрослый парень.

— К счастью, есть еще на свете люди классом выше, — сказала мать и добавила — Что-то папа мне сегодня не нравится. «Хрюшка» не пошла ему впрок. Я иду к Мэри. Обещала посидеть с бедняжкой. Может, тогда ей не будет мерещиться всякая нечисть.

Похоже, что прогулка размягчила душу Элси. Она тронула мать за руку.

— Слишком уж ты обо всех печешься, — сказала она.

Миссис Корф ворчливо возразила:

— Если бедные не будут помогать друг другу, откуда им тогда ждать помощи? Вот только папу оставлять страшно.

Сквозь голос матери, выражавший унылое приятие той жизни, какою они жили, снова прорвался с улицы разбойничий посвист и гогот, только теперь к нему примешивалось еще визгливое хихиканье деревенских девчонок. А Элси рассмеялась жестко, с надрывом.

— Успокойся, мама! — закричала она. — Я подежурю возле папы. Не воображай, что ты у нас одна классом выше всех.

Перевод С. Белокриницкой

За десять минут до полуночи

Лорд Омут приступил к работе, когда на его массивный письменный стол ложились бледные отсветы зимнего дня; когда он кончал писать, в комнате уже сгустилась сумеречная печаль, вытеснив невыносимую тоску дневного света. Перед ним стояла старинная бронзовая лампа под запыленным темно-зеленым абажуром. Он раздраженно щелкнул выключателем. Это был крупный, грузный мужчина — такой крупный и грузный, что вместительное кожаное кресло казалось для него тесно. Квадратная голова сидела на толстой шее, над крахмальным воротничком выпирали тугие складки. Щеки, которым явно полагалось быть апоплексически малиновыми, покрывала бледность от жизни в четырех стенах, однако дряблую землистую кожу испещрили еле заметные сине-лиловые прожилки — память былого нездорового румянца. Седые усы были аккуратно подстрижены, зато белоснежная бахрома вокруг глянцевой плеши отросла, пожалуй, чересчур. Из мясистого, осповатого носа тоже торчали волосы. Каре-зеленые глаза были полны тоскливой тревогой, но когда он писал, злобно и даже весело поблескивали. Он писал и при этом вполголоса проговаривал то, что выводил на бумаге. И чувства, отражавшиеся на его лице, вряд ли подобали такому солидному пожилому человеку. Впрочем, серый твидовый костюм на нем был приличный и опрятный, коричневые уличные башмаки начищены до блеска. В уголках его глаз время от времени собиралась влага, и он вытирал их большим шелковым платком в пестрых «огурцах».

Меморандум

ПРАВЛЕНИЮ ФИРМЫ «ГЕНРИ БИГГС И СЫН», — начертал он вверху двойного листа. Потом хихикнул и добавил: —ОТ ПРЕЗИДЕНТА ФИРМЫ. — И вывел огромными буквами сбоку, снизу вверх: — ЗА ДЕСЯТЬ МИНУТ ДО ПОЛУНОЧИ.