Рассказы

Он шёл, и тихо покачиваясь, хмельно усмехался про себя, вспоминая подробности нынешнего дружеского вечернего отдыха. Сегодня, в соответствии с советским календарём, был день донора. От доноров перешли к ужасам. А тут ещё именно в начале недели им поступил ставший за последний год привычным, но всегда какой-то не очень желанный, заказ от неизвестного клиента. Такую работу обычно приносил сын хозяина всего производственного комплекса, который когда-то был заурядной провинциальной мебельной фабрикой имени товарища Урицкого, но вот уже как пять лет носил гордое, немного резавшее слух своей пафосной буржуазностью название — «Фирма мебельных дел мастера Рокотова».

Заказ состоял в срочном изготовлении дорогих гробов из дуба, которые, как проговорился сам Рокотов-младший, пользуются необычайным спросом в загадочной среде «новых русских», о которой по подмосковному посёлку ходили самые разные тёмные слухи.

Гроб должен был быть изготовлен по особому чертежу с замысловатым орнаментом на крышке, которая закрывалась намертво с помощью хитро замаскированного пружинного замка. Всё работы велись в сверхурочное время и оплачивались хозяйским сынком по приличной таксе. К пятнице гроб был готов и стал поводом для чёрного юморка подвыпивших мастеров, а конце даже стал предметом горячего спора.

Как бы там ни было, но этой ночью, не дойдя до своего дома метров, эдак, с пятьсот, Василий Петрович, нащупав в кармане ключ от дверей мастерской, резко развернулся и пошёл быстрыми шагами обратно к мебельному цеху.

… Сторож Иваныч, не раздевшись, уже заснул тяжёлым хмельным сном прямо на расхристанной кушетке возле стола, на котором в классическом беспорядке громоздились остатки пятничного застолья. Дежурная лампочка мутно освещала замершие станки, но её свет не доходил до дальнего угла, где угадывался мрачный силуэт гроба. Варежкин неуверенно хмыкнул и подошёл к гробу.

— Слабо говорите ночь в домовине переспать? Ну, это мы ещё посмотрим… — тихо буркнул он в усы и, откинув крышку, забрался в пахнущую свежей стружкой страшную утробу.

Подложив под голову мохеровый шарф, Василий Петрович улыбнулся своим мыслям о завтрашнем утре, аккуратно притворил крышку и тут же сладко уснул.

Под утро на улице послышался шелест колёс, и через пару минут в мастерскую заглянули незваные гости. Четверо мужчин вместе тихо отворили дверь, и подошли к гробу, возле которого состоялся тихий разговор.

— Этот, что ли?

— Он самый… Уже с начинкой…

— Сразу в крематорий к Кощею?

— Ну да…Сынок сказал, что папашку сегодня к утру однозначно пристроит…

Мужчина покрупнее надавил всем весом на тускло отливающую лаком крышку и пружинный механизм защёлкнулся. Четверо дружно взялись за крепкие лакированные ручки и вынесли гроб на улицу, где не без усилий и тихого мата страшный груз был размещён в чреве огромного внедорожника.

Тускло светились на предрассветном небе звёзды, а падающая с неба снежная пороша быстро заметала следы умчавшегося вдаль чёрного автомобиля… Над посёлком всходил мёртвый холодный рассвет…

ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ОДИССЕЯ

… Когда вскоре после тихой кончины Пенелопы Одиссей, следуя велению своего тоскующего сердца, покинул этот мир, Телемак, справив пышную тризну по отцу, построил огромный корабль и оставил навсегда родную Итаку, навевающую на него лишь печаль о былом величии легендарного царства.

Ещё не успела остыть кровь чёрного барана, принесённого в жертву Аиду и Персефоне, как душа Одиссея, покорная зову богов подземных чертогов, оказалась на знакомом поросшем асфоделями берегу Стикса.

«… Наверное, он совсем не изменился…, — услышав тихий плёс вёсел в густом прибрежном тумане, подумал Одиссей, — Здесь, пожалуй, вообще ничего не меняется….»

И Одиссей осмотрелся по сторонам.

— Приятно, когда о тебе помнят, о, хитроумный Одиссей, царь Итаки, герой троянской войны… — послышалось где-то сбоку, — Хотя и немного печально увидится с тобой вновь по столь скорбному поводу…

Тяжело ступая, фигура в длинном чёрном хитоне приблизилась к тому, что теперь представлял собой некогда лукавый и грозный любимец Афины Паллады.

— Приветствую тебя, Великий Перевозчик! — тихо молвил Одиссей, осторожно пробуя на вкус кисловатый медный обол, положенный почтительным сыном отцу под язык в последний день оплакивания царя Итаки.

— Тебе не понадобиться плата, герой… — Харон величаво отстранил бестелесную руку, протягивающую ему тусклую монету, — твоя судьба заслуживает большего, нежели вечное скитание среди теней по елисейским полям. Тот, кто однажды побывал здесь и вернулся на землю сможет и сам перебраться на другой берег Стикса… А, уж какой это будет берег — это определят бессмертные боги…

И старик, слегка поклонившись, повернулся, чтобы вернуться в лодку.

Обол выпал из ладони Одиссея и тут же растаял в липком покрывале тумана, выползающего на берег из устья Реки мёртвых и незаметно окутывающего всё вокруг.

— Постой, погоди! — в отчаянии вскрикнул Одиссей, и глухое эхо его голоса перекатилось по скорбному побережью — Как же я переберусь через эти бесконечные чёрные воды?!