Рассказы

Теперь, когда вся личная и общественная жизнь Высоцкого разобрана по косточкам, можно с уверенностью утверждать о небывалом жизнелюбии этого неординарного человека. Несмотря на дурные привычки и сумбурный образ жизни, Высоцкий, если можно так выразиться «пожирал» жизнь и к своим 42 годам доел её без остатка. Смерти для него попросту не существовало — об этом свидетельствуют не только жизнеутверждающий лейтмотив всех его песен, но и отсутствие этого довольно распространённого поэтического образа во всех стихотворениях и песнях, исключая, пожалуй, несколько шутливых опусов, которые не стоит принимать во внимание в рамах данного рассуждения. Что особенно интересно — колченогая старуха Кривая или безобразная Нелёгкая легко представлялись поэту, и описывал он их с небывалым мастерством. А вот образ Смерти, в отличие от многих писателей, остро чувствующих жизненную энергетику и драму нашего существования, так и не был сотворён и описан в полной мере, хотя мотивы самоубийства и казней встречаются в некоторых песнях Владимира Семёновича. «Лежу — так больше расстояние до петли…» — если кто-нибудь переживал мучительное состояние тяжёлого похмелья, тот знает, что точнее и не скажешь. Итак, отсутствие образа смерти в творчестве Высоцкого, несмотря на его известную склонность к некоторому трагизму и чёрному юмору, не может не удивлять некоторых ценителей его таланта. Ведь всем известно, что одушевление явлений, предметов, животных — основной инструмент образности в созданных песнях и стихотворениях Гамлета из Таганки. Казалось бы, и карты в руки, но нет — в поэзии Высоцкого традиционного русского декадентства и тяги к смерти, которым грешили многие его современники и предшественники, не вписывающиеся в русло социалистического реализма, мы не находим. Но каждая вторая песня надрывает душу и заставляет, так или иначе, размышлять о вечных ценностях и о самой Вечности. Где здесь скрытая пружина?

Методом каких недомолвок и намёков достигаются подобные аллегории и ассоциации — «Ну вот исчезла дрожь в руках, теперь — наверх…»? Ведь это песня о горах, не более того, но, сколько мощного провокационного материала содержится в её строках! И так во многих творениях — поётся об одном, а через строчки проглядывает тёмная Пустота.

Двумя, на мой взгляд, знаковыми исключениями, в которых тема смерти представлена в явном виде, являются песни «Кони привередливые» и во многом пророческий «Памятник». И что самое любопытное — именно эти творения стали впоследствии символом его трагической судьбы, его безусловного проигрыша в борьбе со смертью, которая словно «обезглавила» поэта в расцвете сил, мстя ему за пренебрежения к собственной личине. И что прослеживается в причинах ужаса последних дней Высоцкого?

Закономерность, судьба, случайные совпадения? Сегодня об этом можно лишь гадать — смерть надёжно заметает свои следы, уносясь в чёрных санях за неземные горизонты, где Владимир оказался одним из первых своих сверстников.

«Я должен первым быть на горизонте!» — не это ли желание было исполнено грозной вестницей небытия? А может разгадка его судьбы всё-таки содержится в одной из песен?

Пренебрежение или чрезмерный интерес к этой страшной даме, возможно, наказуем, а может быть наоборот — чреват яркой короткой жизнью, взрывающейся в лучах посмертной славы.

ПАРЕНИЕ НАД ПУСТОТОЙ

Сегодня становится ясно, что самым колоритным и выразительным носителем русскоязычного эпоса последних десятилетий является Саша Башлачёв. Невероятный надрыв, самобичевание и благость, присущая русскому славянству, проживающему на уже неизвестно какой территории, в песнях Башлачёва получили новую эмоциональную составляющую — метафизическую обречённость. Теперь уже сложно разобраться в причинах, заставивших 28-летнего поэта шагнуть из окна высотного дома, но одно очевидно — он шёл к этому трагическому взлёту сквозь грозный строй своих песен, то приближаясь, то удаляясь, но никогда не меняя направления. Отмеченный смертью всегда предчувствует свою участь, особенно в молодом возрасте. Может быть «любимцы богов умирают молодыми», но нам, живущим в это так сложно поверить, а смириться и вовсе невозможно.

Творчество Башлачёва подразумевает очень «короткое» знакомство со слушателем, буквально на расстоянии дыхания. Иначе вся притягательная магия может восприниматься просто как рок-н-ролльный интеллигибельный порыв в его классическом понимании. Но здесь нечто гораздо большее — пропуская башлачёвскую песню-крик через себя, мы точно понимаем, что всё здесь правда от начала и до конца, но правда ужасная, неотвратимая как сама смерть. И всё это кошмарное богатство так крепко обрамлено невероятным по силе русским языком, что невольно становится страшно от предчувствия какого-то неминуемого превращения вычурного хоровода исконно русских образов в кафкианскую реальность безнадёжности.