Рассказы

Наступил день и прошел. Вечерело.

По дороге от села к заимке показались двое розвальней в разнопряжку: в передних сидел возвращающийся из города домой Иннокентий Тихонов. Первая лошадь уперлась лбом в ворота.

Никто не встретил приехавшего. Ворота оказались запертыми. Сердце у Беспрозванных упало, почуяв беду.

На его сильный и продолжительный стук никто не откликался, только спущенные цепные собаки заливались громким лаем.

Он перелез через заплот и вошел в сени. Дверь в избу оказалась тоже запертою изнутри.

Он стал стучаться.

В ответ на этот стук из избы раздался дикий хохот, но двери не отворяли. Он окликнул жену по имени.

В избе снова захохотали. Убедившись, что дома неладно, Иннокентий Тихонов снова перелез обратно со двора, сел в сани и погнал, что есть духу, к селу.

На заимку вернулся он, рассказав о случившемся, со старостою и понятыми. Их сопровождало человек двадцать крестьян.

Перелезши на двор, они толпой вошли в сени избы и стали стучаться. В избе послышался неистовый хохот.

— Баба-то у тебя хмелем не зашибается? — спросил староста Иннокентия Тихонова.

— Отродясь… — упавшим голосом отвечал тот.

После несколько раз повторенного стука и криков: «Отворяй», — выломали дверь, и глазам пришедших представилась следующая картина: Татьяна сидела, дико озираясь, на полу, прижав руки к груди, возле груды наваленной мебели и дико хохотала.

Увидав вошедших, она вскочила с пола и начала метаться по избе, выкрикивая бессмысленные фразы. Ее принуждены были связать.

Она не узнала не только знакомых, но и мужа.

— Отворите, православные, — послышалось из подполья.

Сдвинули вещи, отворили подполье и спустили лестницу. Видя себя окруженными толпой народа, злодеи беспрекословно дали себя связать. Они были в крови…

В подполье же лежал изрезанный по частям труп несчастного Миши…

Это было около десяти лет тому назад.

Если вы в одном из городов Восточной Сибири, лежащих на пути от Иркутска к Томску, посетите городовую больницу и войдете в женское отделение для душевнобольных, то вас прежде всего поразит вид исхудалой, поседевшей страдалицы, сидящей на своей койке с устремленным вдаль остановившимся взглядом и с прижатыми к груди руками. Больная по временам оглашает палату диким неистовым хохотом, от которого вас невольно охватит нервная дрожь.

Это хохочет сумасшедшая Татьяна…

В том же городе вы непременно встретите на улице нищего мужичонку, одетого в невообразимые лохмотья, вечно пьяного и на вид до того худого, что кажется, будто у него остались кости да кожа. Он робко протягивает руку за подаянием…

Если вы дадите ему пятачок, то он моментально скроется под вывеской ближайшего питейного.

Это — Иннокентий Тихонов Беспрозванных.

НА ВСКРЫТИИ

Набросок

Стоял октябрь 1886 года.

В одном из крупных сел Восточной Сибири, верстах в пятидесяти от города П*, места моего служения, был назначен прием новобранцев. Приехал и я туда в качестве члена присутствия по воинской повинности.

Первый день ушел на проверку очередных списков и семейного положения призываемых. Со второго началось освидетельствование новобранцев. Приехали двое врачей: военный и гражданский — окружной, как называют их в Сибири.

Последний, немолодой уже человек, был любимцем всего округа. Знал он по имени и отчеству почти каждого крестьянина в селах, входящих в район его деятельности, и умел каждого обласкать, каждому помочь и каждого утешить. За это и крестьяне платили ему особенным, чисто душевным расположением и даже, не коверкая, отчетливо произносили его довольно трудное имя — Вацлав Лаврентьевич.

Особенно расположены крестьяне были к нему за то, что он по первому призыву ехал куда угодно и не стеснялся доставляемым ему экипажем или лошадьми — едет на одной. Рассказывали как факт, что однажды его встретили переезжавшим из одного села в другое на телеге рядом с бочкой дегтя, — и это по округу, раскинутому на громадное пространство, при стоверстных расстояниях между селениями. Словом, это был, как говорили крестьяне, «душа-человек».

Несмотря на недавнее наше знакомство, мы с ним успели сойтись и сдружиться, а потому я с удовольствием встретился с ним на второй день призыва в помещении волостного управления — месте присутствия.

— Со мной обедаете, конечно? — спросил я его после обычных приветствий.

— Да, но не сегодня: мне сегодня надо пораньше кончить — дельце тут еще одно предстоит.

— Какое?

— Вскрытие надо произвести; убили тут одного с месяц тому назад.

— Знаю, но разве до сих пор труп не вскрыт?

— Нет, я в другом конце округа {Сибирский уезд.} пребывал; чай, сами знаете, сколько там происшествий, убийств, скоропостижных смертей.

— Но как же можно так долго держать покойника?

— Эх, вот и видно, что вы новичок! Месяц — долго!.. Да при прежнем враче — положим, это давно было, я уж лет десять служу — по полугоду трупы вскрытия ждали, а он, при наших расстояниях, говорит: месяц — долго! Приедут из России, да на российскую мерку и меряют.

— Да разве здесь не Россия? — улыбнулся я.