Рассказы

А июньская погода была так пленительна. Сухой восточный ветер гнал по синему небу отдельные ярко-белые облачка, пахли березы на лужайках, по-весеннему буйно цвели луга. Над клочками всходов, не вытоптанных войной, заливались невидимые жаворонки, словно не было им никакого дела до человеческих горестей, каменки вили гнезда в плитняковых оградах, чибисы на прибрежных пастбищах, касатки искали в полусгоревшей, разоренной деревне место, где лепить себе глиняные комнатки. Бурно жила природа своей жизнью, смеясь в лицо смерти, уже подкравшейся к деревне Вылла.

В один такси чудесный день на деревенской площадке с качелями сошлись несколько девушек, это было под вечер в субботу, и ноги как бы сами привели их туда, где когда-то бывало так весело. Неподвижно висели качели, тихо стояли девушки, каждая думала; кого же из них первой унесет чума? Несмотря на пережитые страхи, все они были еще цветущие, под белыми сорочками вздымались высокие, жаждущие жизни груди, в глазах, которым бы смотреть на парней, светилась, несмотря ни на что, надежда: а может быть, все-таки минует...

Из деревни к ним приближалась еще одна девушка, - она шла с поникшей головой и досуха выплаканными глазами. Без слов все поняли, что она потеряла последнего близкого человека, что умерла ее сестра-близнец, такая же, как она, светловолосая и розовощекая. Не помогут здесь ни молодость, ни здоровье, ни самое сильное жизнелюбие, не поможет и надежда, что все пройдет, как проходит дурной сон.

Пришедшая остановилась. Ее усадьба была отмечена чумой, и она знала, что у людей есть основание ее бояться.

Тогда одна из девушек (ее звали Эбу) решительно пошла ей навстречу. Темная юбка натянулась и била Эбу по икрам, как будто она бежала к хороводу. Эбу взяла девушку за руку и подвела к остальным.

Увы, мы не знаем, что именно сказала Эбу на деревенской площадке с качелями вылласким девушкам в этот субботний предвечерний час. Наверно, она говорила о том, что если суждено им умереть, так лучше умереть не дрожа по углам, не задушенным чумой, чтобы потом трупы их не терзали голодные псы, не клевали вороны, а умереть смерти наперекор!

...Девушки побежали домой, и, когда они снова пришли на площадку с качелями, лица у них были умыты, волосы прибраны, на всех чистые льняные рубашки и самые красивые кяйсед [элемент народной эстонской одежды, короткие, как фигаро, вышитые блузки], на ногах чулки с самыми красивыми узорами. Здесь же, на площадке, они нарвали цветов и сплели венки, которыми украсили свои головки. Потом они взяли друг друга под руки, с песней прошли по деревенской улице и стали спускаться к Большому проливу. Они шли по вымершей от чумного поветрия, почти сгоревшей деревне со светлой рунной песней на устах. Звонче всех пела Эбу. Она обращалась к цветущей земле, горящему солнцу, сверкающему проливу, который с каждым шагом все приближался. Девушки деревни Вылла шли в море, они шли дружно и смело, шли и пели до тех пор, пока соленая вода не сомкнула им уста. Еще мгновение - и только венки полевых цветов остались на поверхности выбившейся на ветру воды...

Как же островитянкам не быть сильными в жизни, если они могли быть сильными в смерти, как рассказывает эта давняя история!

1964

НЕНУЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

В один прекрасный день Оад выкинул совсем неожиданный номер, такого с ним прежде не случалось: взял он и помер. А был ведь крепкий мужик. И когда он уже спал вечным сном на смертном одре, все вдруг увидели, какие у него руки: будто две хлебные лопаты скрещены на груди, жилы на них как корни можжевельника. А ведь, как говорится, где копыто, там и конь. Когда-то Оад был кучером, однажды у него понесли лошади, и он одним махом остановил их, только рванул, и передняя пара оказалась на коленях, а все остальные сбились в кучу...

А видишь вот, смерть все равно к нему пришла, не помогли тут ни собственная силища, ни крепкие настои целебных трав, ни самогон, ни заклинания. Холодный страдальческий пот выступил у него на лбу; дюжего старика уложили на солому. Там он и отдал богу свою грешную душу. Отверстие для дыма в стене риги было открыто, и душа Оада могла хоть напрямик, хоть в обход направиться, куда ей надлежало.

Распустила она свои легкие крылья, полетела и достигла небесных врат. Постучался тогда Оад в небесные врата, обитые золотом, и стал ждать, когда впустят. Только трижды пришлось ему стучаться, прежде чем врата приоткрылись и показался блестящий лик и клок рыжей бороды апостола Петра.

- Ты, мужик, кто такой будешь?

- Ежели высокочтимый господин апостол изволят меня помнить, я - Оад, бывший кучер на мызе. На старости лет жил бобылем.

- А отчего же ты помер?

- Не могу сказать. Стар я уже... сильная боль у меня внутри, она, должно быть, душу и забрала.

- Грешен?

- Во грехе родила меня баба, и грех нам на роду написан... Воровал я у мызника овес, и не единожды. Вино другой раз было мне мило, а нашло бы сильное искушение, дак я бы и сейчас от глотка не отказался... И трубку сосал, и сквернословил...