Рассказы

Еле-еле плелся ванапаалский Лаас из трактира домой. Так ведь оттуда иначе и не пойдешь, ежели просидишь там все послеобеденное время. Просидишь и в кварте водки свои заботы утопишь. А что топить, у него не занимать стать: денег совсем нету, едва за аренду наскребешь. Кто тебе поможет? Никто не поможет, ни один черт на помощь не придет. Никто тебе просто так рубля не даст, даже копейки. А получать желают все: и барон, и церковь, и лавочник, и мельник, и этот самый дошлый пивной соловей-трактирщик. А для чего ты живешь? - вопрошающе развел руками Лаас посреди ослизлого проселка, по которому гонят скот. Только для того, чтобы макать картошку в салачный рассол и трудиться до седьмого пота? Рожать детей и их учить, как есть картошку с рассолом, на работе пересиливаться и как-то прожить такую же самую худосочную жизнь. Неужели в самом деле для этого?

...Гляди, до чего же сегодня хороша погода. Сентябрьское солнце уже совсем низко, скоро закатится за Вяльямяэ, за то самое Вяльямяэ, где мне завтра жнивье пахать. Хороши у нас на дворе клены осенью - один красный, другой золотой! Вроде бы раньше и не замечал их. До чего же будет жалко, ежели барон прогонит отсюда, надумает продать усадьбу кому другому! А орешник-то какой, просто загляденье, желтые листья кружатся и падают с него. Были бы это рубли - ах ты, леший, мигом купил бы Ванапаалскую усадьбу, чтобы этот гнилой пень убрался из нашей волости вместе со своей очкастой госпожой, длинной, как зимний сон кадарикской Вийу, и тощей, ровно колодезный журавель. А потом напился бы в дым вместе со всеми нашими деревенскими, до дна бы высосали этого кабатчика, а самого вахлака, этого мужичонку с желтыми собачьими глазами и вечно сопливой бородой, напоили бы до смерти.

...Да стоит ли вообще-то возиться с Ванапаалом, с его полями, на которых, как большущие серые быки, торчат груды камней? Были бы деньги, поехал бы в город, купил бы каменный дом: на окнах занавески и красные цветы на подоконниках. Стал бы заниматься извозным промыслом или сдавал бы комнаты разным городским шалопаям, а сам жил бы лучше, чем жук в навозной куче. Сидел бы в креслах и записывал бы квартирную плату на чистых листах в Библии, кажный день ел бы масло да мясо. И баба моя вошла бы в тело, и любо-дорого было бы на нее глядеть - чистая юбка, ситцевый фартук - на двадцать лет помолодела бы. Эх, вот это была бы жисть! Иной раз можно бы и в Ванапаал съездить, на телеге с рессорами, места родные поглядеть: на шее чистый платок, сам в воскресном кафтане, из кармана бутылка хорошей водки торчит...

...Елки-палки, как же эта кварта у меня вокруг пупа заплясала да в голову мне ударила! Гляди, какие мысли от баронской сивухи полезли, от такой-то малости! Зряшные мысли - у Лааса, да вдруг дом в городе... Понатужься-ка лучше, чтоб арендную плату осилить, она тебе так на плечи давит, что не приведи бог, потяжелее будет, чем самый большой каменный дом в городе Курессааре...

Негнущимися пальцами распутывает Лаас лыковую петлю, никак не желающую слезть с вереи. "Надо бы крюк большой в кузне сделать, - мелькает в его пьяной голове, - с ним проще было бы запирать да отпирать". Эх, деньги, деньги... Они могут человека и с трезвой головой дурнем сделать, не то что когда ты под парами.

Еле-еле ковыляет Лаас через двор по дерну: ромашка и крошечные цветочки птичьей гречихи засыпаны огромными желтыми листьями клена. Желтые-желтые, как десятирублевки... Э-эх, деньги-денежки...

...На следующее утро, с больной головой, он кое-как запрягает лошадь и отправляется пахать стерню. Но прежде он быстро заходит в камору, отыскивает в уголке шкафчика запрятанную там на "случай простуды бутылку и делает несколько глотков. Потом, уже в воротах, вдруг резко останавливается, как будто о чем-то вспомнив, озирается и мигом берет из-под навеса новую железную лопату.

...Борозда ложится к борозде, медленно и нудно. Иногда соха натыкается на камень, и Гнедой покорно останавливается. Это даже как бы своего рода событие, вносящее разнообразие в мерное течение черновато серой борозды, Лопата в другом конце поля, на валуне между кустами ежевики.