Рассказы

   -- А хозяин-то, к примеру, уж и непорядочный? Он небось сколько одного капиталу из-за вашего брата положил, сколько заботы несет. Дело-то надо ведь с разумом вести, а не как-нибудь... Сколько вашего брата, шантрапы, хлебом кормит, а он все -- непорядочный?

III

   У сотского сделалось красное лицо, ноздри его заметно раздувались; проговорив это, он плотно прижался к стене и, подобрав под скамейку ноги, замер в этом положении. Вся его фигура дышала презрением и негодованием к словам этапного, и он, видимо, был не в силах переварить таких дерзостных мыслей.

   -- Неизвестно, кто кого кормит-то, -- не замечая волнения сотского, проговорил этапный, -- нас хозяин или мы его?..

   Сотский снова отпрянул от стены и, глядя искоса на парня, залился ядовитым деланным смехом:

   -- Ха-ха-ха! Мы с тобой прокормим! Кормильцы-поильцы какие! Небось купца два разжирело от нас! Нет, брат, а я думаю, что хозяева-то все дураки... Им бы не так с вами нужно обходиться, а прижать бы вас, как Варвару к амбару, чтобы сок потек, тогда бы вы не забивали головы незнамо чем!

   Сотский сказал последние слова твердо и решительно и даже показал руками, как следует прижать рабочий народ. Парень только молча, гневно поглядел на него и решил не отзываться. Старик-сторож почесал рукой живот и равнодушно проговорил:

   -- Ну, тоже наш брат -- не скот, без череду-то его жать нечего.

   -- Что ж на него глядеть, коли он сам заставляет?

   -- Хозяева-то тоже не ангелы, их тоже по головке не погладишь.

   -- Ну, коли плохо делает хозяин -- жалься иди: на то начальство есть. Кто делает не по правде, на того всегда закон найдешь!

   -- Как задастся, а то и не найдешь!

   -- Какой дорогой пойдешь.

   -- Какой ни иди, все равно! Пословица говорит: с сильным не борись, а с богатым не судись. Я тебе расскажу из старины... Тогда тоже бывали такие случаи-то... Один раз возмутился народ в графщине, -- ты про графщину слыхал?

   -- Слыхал, слыхал, -- лениво, как будто утомившись от горячего разговора, промолвил сотский. -- Только не бывал никогда. Собирался много раз на ярманку жеребенка покупать, -- там, говорят, жеребята хороши, да все с деньгами не сберешься...

   -- Э-э-э! -- чмокнул старик языком. -- Вот бы поглядеть, где человечьего поту-то пролито да наших костей положено, -- жуть берет, как вспомнишь, что было!.. Именье агромадное... Один сад сто десятин, и весь каменной стеной обнесен, с башнями по углам. Посреди сада пруд десятин в десять, а посреди пруда остров, и на нем беседка. Все это вырыто и насыпано мужицкими руками да мужицкими хребтами... Мулатки и сад насадили... А дом-то в городу не скоро такой встретишь... Уж боковых-то окон осветить его не хватало, так посередке стеклянную крышу сделали. И все это нужно было нашему брату содержать... И житье же, говорили, было: что твоя Сибирь Тобольская... Работали и старый и малый: так артели и были, кто в поле, кто по двору, кто в саду... А за всем надсмотрщики были приставлены, верхами, с трехвостными плетьми... Чуть кто загляделся, так тебе так врежут промежду плеч, что недель шесть прочешешься. Все это было заведено при старом графе, а как граф-то помер, осталась хозяйничать графиня -- еще хуже пошло... Барыня была бестолковая, самонравная и силу большую имела. Самому царю крестной матерью приходилась. Так ее не только в своей вотчине, а по всей губернии боялись... И чем старее становилась, тем лютее... Такие мытарства стала творить, какие, може, другой нехристь своему врагу не придумает. Горничным, которые ей голову чесали, щеки щипцами жгла; родных внучек за провинность голым местом на лед сажала, а уж про мужиков и говорить нечего... Може, не одна сотня их, не доживя веку, на тот свет пошла!

   Старик, говоривший с перерывами, остановился. Ему трудно было много говорить; он усиленно несколько раз кашлянул, чтобы прочистить горло, потом, проведя рукой по лицу, продолжал:

   -- Вот тогда и выискался один парень, Федосейкин Захар, молодой еще, а разбитной такой, мозголовный. Собрал народ... Что ж, говорит, православные, доколь нам эти муки терпеть? Этак всем безо время могила... Нужно нам от этого избавиться!.. Снаряжайте-ка, говорит, меня в Питер да составляйте прошенье. Написали, все перечислили, все ее лютости; просят либо смерти, либо живота. Отдали эту бумагу Федосейкину, собрали денег на дорогу... Распростился он со всеми, наказал старикам жену молодую в обиду не давать и пошел.