Рассказы

   -- Ты жил раньше-то где?

   -- В Москве -- нет еще.

   -- А в деревне-то хозяйствовал?

   -- Как же...

   -- Значит, с лошадьми умеешь обходиться?

   -- Умею.

   -- Ну, пойдем, я тебе укажу, где у нас лошади...

   Они пошли опять по лестнице, прошли через двор и скрылись в конюшне, стоявшей в заду двора между корпусами. Минут через пять они вышли из конюшни и остановились под навесом, где стояли полки. Потом они прошли в каретный сарай, где была спрятана сбруя и стоял ларь с овсом. Иван Федорович растолковывал Захару его обязанности, а тот слушал.

   -- А воду поить лошадей в красильне бери, -- там колодцы есть... А бадейка-то -- видал, где висит? Возьми-ка ее да попой лошадей, -- сейчас время уж.

   Захар пошел поить лошадей, а Иван Федорович прошел к себе в дом.

   Напоивши лошадей, Захар прошел опять в спальню, устроил себе постель и начал разбирать котомку. В котомке было несколько пар белья, хорошие сапоги, брюки, несколько фартуков и связка книжек. Сапоги и брюки он повесил на колышек над постелью, белье спрятал в уголок рядом с подушкой, а книжки пока остались на окне, приходившемся как раз около нар. Потом он сел на нары и стал переобуваться.

   По лестнице раздались чавкающие шаги. Захар повернул туда голову и увидал, что наверх шел дядя Алексей, шмыгая опорками по железным ступеням. Он только что кончил клеить и вымыл руки. Войдя в спальню, он взглянул на Захара и проговорил:

   -- Здорово, милая душа! К нам жить пришел?

   -- Да, в ездоки нанялся, -- проговорил Захар.

   -- Хорошее дело, -- промолвил дядя Алексей и, близко подойдя к парню, опустился на один из стоявших у стены сундуков... -- А раньше-то где жил?

   -- В деревне.

   -- А ты чей сам-то будешь?

   -- Ржевский.

   -- Что ж, тебе в деревне-то жить надоело?

   -- Захотелось Москву поглядеть...

   -- А у тебя в Москве родные-то есть?

   -- Тетка у Гаврилы Петровича, вот у давальца здешнего, в няньках живет.

   -- Гаврила Петрович тебя рекомендовал?

   -- Да.

   В спальню поднялись Федор Рябой и курчаки. Они с любопытством глядели на нового ездока; кто здоровался с ним, кто так располагался на окнах и сундуках. Дядя Алексей потянулся за лежавшими на окне книжками и стал разглядывать их. К нему подошел Абрам и, опускаясь с ним рядом, проговорил:

   -- Что это, никак, книжки?

   -- Нет, пироги! -- проговорил дядя Алексей и, прочитав заглавие одной, стал разбирать другую. Переглядев книжки, он спросил:

   -- Где же это ты таких набрал?

   -- Тут купил.

   -- Знать, охоч читать, -- спросил Абрам, -- коли перво-наперво книжек купил?

   -- Да, люблю, -- проговорил Захар.

   -- Где ж ты учился-то?

   -- У нас училище там есть.

   -- Сколько же ты годов учился?

   -- Три года.

   -- А свидетельство получил?

   -- И свидетельство, и похвальный лист.

   -- Молодец!

   -- У нас один такой даже в учителя вышел, -- промолвил вошедший перед тем в спальню Гаврила. -- Кончил одну училищу, его в другую да в семинар. Пробыл он там сколько-то, а теперь двадцать пять целковых в месяц получает и лето ничего не делает.

   -- Ах, братец мой, мало ли какие головы бывают! -- вымолвил дядя Алексей. -- У нас в батарее фирверкин был, так он тебя по чему хошь, бывало, загоняет. Бывало, офицер не всякий сговорить с ним мог. Кончил службу, его на вторительную оставляли, только он сам не захотел. В Питер, говорят, уехал да там в околоточные и поступил.

   -- А у нас дьячковский сын в становые вышел, -- сказал Гаврила. -- Отец-то, старичок, в покос сам сено убирает, а он на паре с кучером; картуз с кокардой. И жалованье, говорят, хорошее, и доход большой.

   -- А все-таки он не то, что наш хозяин, -- проговорил Федор Рябой, -- и из простого звания, и нигде не учился, а вон какие капиталы нажил. Намедни дворник говорил, потребовали его в участок. Приходит, а пристав-то ему руку подает да стул подставляет. А ведь мужик!..

   -- Про нашего-то хозяина что и говорить! -- сказал Гаврила. -- Таких и в Москве-то, чай, не много.

   -- И не мало, -- опять промолвил Федор. -- Их сколько из мужиков-то: Курчавые из мужиков, Носатый -- дедушка лапотником был, Коняшины тоже. Числяковы тоже, и Морозов, сам старик-то, ткачом, говорят, был.

   -- Ври! -- строго промолвил дядя Алексей и покосился на Федора. -- Морозов-старик пастухом был.

   -- А как же он капиталы нажил?

   -- А так, его, видно, бог счастьем захотел взыскать. Пас он раз скотину и заснул в поле. И видит он во сне, что на берегу ихней реки в песке лодка с золотом зарыта. Проснулся он и взмолился: "Господи, открой мне, где эта лодка!" Ему во сне и явилось опять: "Откроется тебе лодка, только ты счастья и здоровья не увидишь вовек". Он опять говорит: "Я не увижу, дети мои увидят". Тогда ему лодка и открылась. Забрал он все золото и возвел дело, а сам, говорят, после этого тридцать лет чах: жить не жил и умирать не умирал.

   -- Сам помучился, зато детей сделал счастливыми, -- сказал Гаврила.

   -- Да еще как счастливыми-то! -- промолвил дядя Алексей.

   -- Ну, вот, -- опять проговорил Федор, -- выходит, какой кому талан. Не родись пригожим, а родись счастливым, а наука тут ни при чем. Коли тебе не дано, то будь у тебя хоть вот какая голова, а все ничего не выйдет.