Рассказы

   -- Ты что же это, чуждаться вздумал нас? Это, брат, нехорошо: один семерым не указ. Они в трактир -- и ты в трактир; у нас хозяин этому не препятствует, -- сказал Гаврила.

   -- А ты постником-то не будь, -- сказал Захару, ударяя его по плечу, дворник, -- со всеми водись; мы тебя, брат, куда следует произведем. Жениться захочешь -- женим...

   Курчаки, которые хотели идти в трактир, все уже подправились. Гаврила проговорил:

   -- Ну, идем же, что ль?

   -- Идем, идем!

   Красильщики уже стояли кучей на дворе, ожидая Матвея. Всех собравшихся в трактир было человек тридцать.

   -- Смотрите вы, чтобы завтра утром "варку" закладать, а то я вас! -- крикнул на выходившую со двора толпу Иван Федорович.

   -- Заложим, Иван Федорович, нешто не знаем!

   Из Тейхеровской фабрики тоже выходил народ. Там жили мужчины и женщины. Жаровские были серые, неуклюжие, некоторые в деревенских кафтанах, больших сапогах. Там все были чище, подбористей, одеты в пиджаки, только лица у всех были бледные, испитые. Михайла, увидав их, заломил картуз на макушку, заправил руки в карманы, остановился и крикнул:

   -- Луша! милая моя, что ж не здравствуешься! Ведь неделю не видались.

   -- Здравствуй! -- крикнула с противоположного тротуара рыжая и весноватая девушка, в старом, светлом платье и кофточке внакидку.

   -- Как я здоров? -- опять крикнул Михайла.

   -- Подойди поближе, -- я погляжу...

   -- Мигом! -- крикнул Михайла и вприпрыжку побежал на тот тротуар.

X

   Трактир, куда пришли фабричные, был обширный, низкий. Они прошли в самый грязный, но просторный зал и стали усаживаться за столы. Садились группами по четыре, по пять и по шесть человек. Все сначала требовали чаю, и когда чай подавали, заказывали: кто водку, кто пиво; непьющие требовали меду и клюквенного квасу. Всякий хотел как-нибудь спрыснуть получку. Захар уселся с Михайлой и Матвеем; к ним присоединились Федор Рябой и Гаврила. Они заказали пять пар чаю. Увидав, как другие заказывали разную выпивку, Матвей крикнул:

   -- Погодите вы, дайте попойку сперва выпить.

   -- Есть что, -- отвечали ему. -- Четвертной-то всем только губы мазать; мы уж на свои.

   Матвей все-таки заказал четвертную. Захар спросил газету и только что хотел развернуть ее, как Михайла вырвал у него газету из рук и отложил в сторону.

   -- Вот чертовину выдумал! -- с неудовольствием проговорил он, -- читать тут! Зачитаешься -- с ума сойдешь!

   Захару было это очень неприятно, но он смолчал и, вздохнувши, стал наблюдать за тем, что происходит кругом.

   Четвертная была подана и выпита. Все принимались за свое. Лица оживились еще больше, голоса возвышались, сыпались смех, шутки, делалось жарко. В зале зажгли лампы "молния". То и дело раздавался энергичный стук чайников; половые метались от стола к столу, чуть не высунув язык.

   -- Машину, машину заводи! -- требовали фабричные.

   -- Нельзя: завтра праздник.

   -- Под праздник-то и повеселиться!

   Компаньоны Захара тоже после четвертной выпили бутылку. Гаврила вынул деньги, отсчитал рубль с мелочью и сказал:

   -- Вот это можно прожить, а то домой послать. Пишут, чтобы присылал.

   -- И мне пишут, -- проговорил, оскалив зубы, почесывая в затылке, Федор, -- да нешто мы не знаем, как тут-то их прожить? И тут, брат, их за настоящую цену возьмут.

   -- Оно верно; только твое особое дело: у тебя жена здесь, детей нет, а у меня, брат, все дома...

   -- Там они за глазами...

   Михайла поминутно выскакивал из-за стола и бегал в другую залу. Там сидели тейхеровские. Один раз он вернулся, ведя за собой ту Лушку, с которой зубоскалил при выходе с фабрики. Он усадил ее рядом и потребовал отдельно полбутылки. Гаврила с Матвеем переглянулись между собой и лукаво улыбнулись. Федор сказал:

   -- Вот и у нас бабой запахло...

   -- А то что ж, зевать, что ль? Ну, вы-то старичье, вам простительно, а вот этот-то, -- кивнул Михаила на Захара, -- совсем монахом сидит.

   -- Какое ж мы, в рожь те зарыть, старичье? -- обиделся Федор. -- Что ж мы из годов, что ли, выжили? Мы тоже, брат, коли захотим, себя не выдадим. Знаешь пословицу "Старый конь борозды не портит"?

   -- Верно, -- сказал Гаврила. -- Что ты очень бахвалишься, куренок!..

   Михайла, глядя на них, захохотал.

   -- Тоже топорщатся! Луша, нет ли у тебя подруг каких, поди позови: все равно гулять, а они попотчуют.

   -- Не беспокойся, сами найдем; мы тоже в редьке скус понимаем, -- проговорил совсем захмелевший Гаврила.

   Матвей только посмеивался. Наконец он потянулся к Гавриле и что-то шепнул ему. Тот радостно заржал. Оба они встали из-за стола, положили деньги за чай и, надвинув картузы, вышли из трактира. Захар тоже поднялся и стал рассчитываться.

   -- Что же это я один остаюсь? -- опять выругался Федор. -- Нешто можно одному! Луша, милая, не подыщешь ли мне товарку?

   -- Найдем! -- уверенно сказал Михайла. -- Лушка! Поди зови Федосью, ступай!..

   -- Сейчас, -- сказала Лушка и, поднявшись из-за стола, вышла в другую залу.