Рассказы

   За калиткой послышались торопливые шаги. Щелкнула щеколда -- калитка отворилась, вышла среднего роста женщина, худая, с продолговатым лицом, покрытым веснушками. На голове ее был накинут черный платок, а на плечах -- ватная кофта. Она с удивлением глядела на пришедших, не узнавая их. Павел снял картуз и, улыбаясь, проговорил:

   -- Здорово, землячка, небось не узнаешь, мы с Надеина... Вот это твоей сестрицы сынок.

   -- Какой сестрицы?

   -- Устиньи.

   -- Это Савелья-покойника?

   -- Да-а.

   -- Ах ты, батюшки!.. Ну, здравствуй!

   Она подошла к Макарке и поцеловала его тонкими, холодными губами.

   -- В Москву пришел?

   -- Прислала мать. На твое попеченье... Може, говорит, приделит.

   Матрена глядела на мальчика, но ничего не выражалось на ее бескровном лице, потом проговорила:

   -- Очень он мал да худ-то. Как его в контору-то вести?

   -- К резинщикам возьмут; там и такой справится.

   -- Стой у машинки да гляди, -- дал совет сторож.

   -- Попробовать свести... что скажут... Как тебя звать-то?

   -- Макарка.

   -- Ну пойдем, Макарушка; сумку-то пока здесь оставь, контора-то, она вот где.

   Макарка снял с плеч котомку и, передав ее крестному, пошел за Матреной.

   Двор был меньше, чем на той фабрике, где жил крестный, и сама фабрика была не так велика. Налево возвышался двухэтажный корпус с огромными окнами; в конце корпуса была кочегарка и поднималась высокая железная труба, окрашенная в коричневую краску; за кочегаркой по забору лежали наваленные дрова, длинные, толщиною в половину бревна, а направо тянулось здание с кухней, спальнею, кладовыми. Контора помещалась в особняке, выходившем на улицу.

   В конторе за разными столами сидели несколько молодых людей и что-то писали. Тетка подвела его к небольшому человеку в кожаной куртке, с большими усами на маленьком лице, курившему фарфоровую трубку с душистым табаком; поклонившись ему, тетка проговорила:

   -- Здравствуйте, Герман Карлович! Не возьмете ли вы мальчика за машинку?

   Мастер уставился на Макарку черными глазами, с минуту глядел прямо в лицо ему, потом проговорил:

   -- Мальшик ошень плох. Он слябый...

   -- Ничего, он выносливый; в нужде жил. У него отец фабричный был, да помер.

   Мастер взял Макарку за подбородок, открыл рот и поглядел ему в зубы. Потом отнял руку и проговорил:

   -- Карашо, пишите, Николай Борисов.

   -- Покорнейше вас благодарю! -- поклонилась опять Матрена мастеру и подвела Макарку к столу конторщика.

   Конторщик, кудрявый, с бойкими глазами, взглянул на Макарку, открыл книгу и спросил:

   -- Как звать?

   Макарка ответил.

   -- Пачпорт.

   Макарка вынул из кармана поддевки свое свидетельство и подал конторщику.

   -- Ступайте.

   Матрена и Макарка вышли снова за ворота.

   -- Ну, приняли, слава богу, -- заявила Матрена.

   -- Слава богу! -- согласился и Павел.

   -- Теперь пойдемте -- спрыски сделаем. Вы подождите маленько, я сейчас выйду -- в трактир сходим.

   Матрена ушла и вернулась минут через десять. Она была в свежем платье, драповой кофте и новом платке на голове. В этом наряде она казалась миловидней.

   -- Ну, пойдемте.

   Они пошли какими-то переулками, пока не вышли на перекресток с огромным, дикого цвета зданием. Здесь и был трактир. Поднялись по лестнице, вошли в огромную темную залу, уставленную столами и стульями. Ящик с трубами был гораздо больше, чем у них в городе, и половые все в белом.

   -- Чайку прикажете? -- подскочил один к ним.

   -- Три пары, -- сказала Матрена.

VI

   Когда напились чаю, Павел распростился с Матреной и крестником и пошел к себе, а Макарку Матрена повела с собой.

   -- Знала я твоего отца хорошо, -- говорила Матрена дорогой. -- Больно он плох был, ни в чем ему не задавалось. Как только он на свете жил! Тебе его жалко?

   -- Жалко.

   -- Жалеть всех нужно и поминать почаще. Покойнику молитва -- одно утешение.

   -- Я поминаю.

   -- Молитв-то много знаешь?

   -- Три молитвы.

   -- Надо больше знать, весь начал... Ты читать-то умеешь?

   -- Нет.

   -- Как же так? Без грамоты человек, как без глаз. Надо учиться. Я вот женщина, да и то знаю, и бога благодарю. Через грамоту я знаю, как святые отцы жили, как преподобные жены себя спасали, и мне легко. Я в миру без опаски живу... И сестры твои не знают?

   -- Нет.

   -- Слепые. В слепоте и сгибнут. Вот, говорят, на фабриках скоро училища будут. Смотри учись тогда...

   -- Только бы допустили.

   -- А что, на фабрике трудно работать? -- спросил немного спустя Макарка.

   -- Будешь стараться -- не трудно. Тут все машины.

   -- И ты за машиной?

   -- И я... за самоткацким.

   -- А давно ты работаешь?

   -- Давно, с малолетства. Сперва в моталках, а там присучать выучилась и за станок стала.

   -- А как это присучают?

   -- А вот увидишь, когда фабрика пойдет.

   Матрена сначала провела его в мужскую спальню. Эта спальня была много тесней, чем у крестного, но народу в ней тоже было немного; на нарах между постелей фабричных пестрели пустые места. При входе их с первых нар поднялся небольшой, худощавый фабричный в белой крапинками рубашке и двубортной жилетке, взглянул на Макарку и спросил:

   -- Здравствуйте, Матрена Ильинишна, к нам, что ли?

   -- К вам. Племянник мой, сиротинка, несмышленой еще. Где бы мне его получше поместить?

   -- Вон там ребята-то спят, с ними и пускай ложится.