Рассказы

В 1989 году я с семьей эмигрировал в Америку, но мой брат уехать отказался. Он за прошедшие десятилетия прирос к Ленинграду (Санкт-Петербургу), к своему Университету, к своей кафедре. В эти годы мы с ним постоянно вели дискуссии. Не имея ни копейки за душой, живя в замызганной «хрущевке», Миша, тем не менее, до конца жизни был бесконечно благодарен советской власти за то, что она дала ему эту квартиру, в которой он мог спокойно заниматься любимой наукой. Я убеждал его, что если бы он жил в Америке и в течение десятков лет работал профессором какого-либо университета, он несомненно имел бы собственный дом и солидный счет в банке, а заниматься теоретической физикой с успехом можно и не в Советском Союзе, сидя не за секретером, а за нормальным письменным столом в комнате, где по стенам были бы шкафы, в которых в полном порядке были бы расставлены его книги и журналы.

В 1994 году в Далласе проходила международная конференция по физике. Воспользовавшись помощью фонда Сороса, мой брат, один из докладчиков на этой конференции, приехал в Америку и имел возможность повидать меня и мою семью. Коллеги, американские физики, хорошо знавшие его работы, организовали для него поездку по штатам Новой Англии, он побывал в Нью-Йорке и других городах, его принимали профессора университетов в собственных больших домах. Но все это не произвело на него впечатления. Он по-прежнему считал, что советская власть его облагодетельствовала, дав простому советскому профессору, маленькую государственную, то есть не принадлежащую ему, квартиру. Мишу возмущало наличие в мире миллионеров и миллиардеров. Я ему говорил:

— Вот возьмем Гейтса, он миллиардер, потому что под его руководством были созданы компьютерные программы, которыми пользуется весь мир, потому что он создал компанию, которая эти программы разрабатывает и распространяет.

— Ну и что? Конечно, твой Гейтс — молодец, но надо было ему дать не деньги, а орден!

— Зачем ему орден? Вот ты сидишь в своем Петербурге, — отвечал я, — со своими орденами и медалями, но без копейки денег!

Но переубедить его было невозможно.

Один из учеников моего брата, профессор Ф. Карпешин, после его смерти написал в некрологе, что он — «один из старейших сотрудников отдела ядерной физики [Петербургского Университета], широко известный в нашей стране и за рубежом физик-теоретик, внесший важный вклад в развитие ядерной и атомной физики, активный член и организатор ежегодных Совещаний по ядерной спектроскопии и теории ядра, играющих важную роль в коммуникации российских ученых-ядерщиков». В приватной беседе со мной Федор Федорович добавил:

— Михаил Абрамович был крупным ученым-физиком, но к практической жизни он был совершенно не приспособлен.

И, к сожалению, это сущая правда.

«В хорошие руки»

Женя и его жена Маша жили в Ленинграде, а престарелый отец жены — в Баку. Жизнь человеческая коротка, и в один малоприятный момент отец заболел и уехал к дочери в Ленинград, где через некоторое время скончался. Надо было освободить квартиру в Баку, в которой скопилось много разных вещей, не только принадлежавших отцу и ее ранее умершей матери, но и самой Маше, поскольку ее молодость до замужества прошла в этом городе. Пожилые люди часто превращаются в «Плюшкиных», выбросить что-либо трудно, даже ненужные вещи складываются куда-нибудь за шкаф: а вдруг пригодятся? Сама Маша после смерти отца чувствовала себя неважно и послала в Баку своего мужа — Женю. В Баку жил Женин брат Юра и, конечно, Женя сразу же попросил его помочь разобрать и ликвидировать вещи в квартире Машиного отца.

Надо сказать, что Маша хорошо знала, что хранилось в этой квартире, и Женя приехал в Баку со списком в руках — что надо отослать в Ленинград, что попытаться продать, сдав в комиссионный магазин, а что — просто выбросить. Но был в списке один смехотворный пункт, выполнение которого вызывало большие трудности. В квартире стояла кроватка, в которой спала Маша, когда ей было 3–5 лет от роду. Она была металлическая, покрашенная белой эмалевой краской, которая во многих местах облупилась, с продавленной сеткой и матрацем, порванным в нескольких местах. В те годы уже никто не пользовался подобными кроватками, у всех, у кого были дети, они спали в удобных деревянных кроватях. Но в списке у Жени было четко указано: «Кроватку ни в коем случае не продавать, не выбрасывать, а отдать в хорошие руки». Видимо, у Маши с этой кроваткой были связаны какие-то приятные детские воспоминания. Юра предложил не придерживаться всех распоряжений, изложенных в списке, а все-таки просто выкинуть кроватку. После долгих уговоров, телефонных переговоров с Ленинградом удалось добиться только одного: Маша разрешила выкинуть матрац. А кроватку во что бы то не стало надо было пристроить «в хорошие руки».

Юра понимал, что это бред, но переспорить брата не мог — тот не желал ни на йоту отступать от Машиных распоряжений. Пришлось привлечь на помощь приятеля, который водил грузовую машину. Звали его Костя. Юра ему сказал: