Рассказы

Она встала и поплотнее закрыла дверь в соседнюю комнату, чтобы чужое горе не царапало и не смущало её двойного и такого тяжёлого счастья.

* * *

В августе Егор забирал отдохнувших, вполне уверившихся в своём существовании девочек в город. Поезд не очень удобно приходил по времени — в шесть утра, зато ехали с комфортом, в купе без посторонних.

Детей накормили, и Егор сразу забрался на верхнюю полку, то ли стараясь не мешать Кате укладывать малышек, то ли смущаясь от лёгкого отчуждения, возникшего после разлуки.

Катя долго нашёптывала-напевала там внизу колыбельные, устраивала из подушек уютные гнёздышки, ложилась то с одной, то с другой стороны — девочки никак не желали угомониться и остыть от дорожных волнений.

Потом Егор сам уснул и дальше не слышал. Только чуть позже, когда рассвет уже начал трогать штору и край подушки, Егору показалась сквозь шум колёс какая-то очередная беда. Он свесил голову с подушки и в бежевом сумраке купе увидел жену и дочку, обнявшихся, мирно спящих на узкой неудобной постели. Другая нижняя полка была всклокочена простынями и пуста. Может, вторая девочка упала во сне с постели на пол? Или открыла тяжёлую дверь и вышла?

Нет, он сам знал, что это не так. Второй просто не было. Её не должно было быть. Наконец-то кончился затянувшийся нелепый сон, так и должно было случиться. Именно здесь, в запертом помещении, откуда она ни сбежать, ни украсть её никто — всё правильно. Как пришла, так и ушла: во сне, незаметно и непонятно.

Егор спустился, присел на пустую скамейку. Катя, наверное, будет плакать. Может быть, даже начнёт искать девочку по всему вагону, поднимет шум. Это будет настоящее горе матери — ведь для неё давно уже исчезло понятие наша не наша. Это будет…

Егор ёжился, скрёб подбородок ногтями, не решаясь разбудить жену. И когда в дверь постучала кулаком проводница, предупреждая пассажиров о скором прибытии, когда Катя заворочалась, просыпаясь, потирая затёкшую шею, он ещё на что-то надеялся. Он пытался выставить улыбку жене навстречу, пытался хоть как-то ухватиться, продлить секунды спокойствия, последние перед катастрофой, протягивая руку, бездумно поглаживая золотисто-охристых медвежат на лимонной пижаме своей единственной дочери.

Екатерина третья

— Прошу обратить внимание, сегодня самая подходящая погода для автобусной прогулки, — всей роскошью своего пронафталиненного платья Кира плюхнулась на гостевой стульчик.

Лобанов в ответ уныло наморщил лоб:

— Хватит трепаться, сгоняй лучше за сигаретами.

— Сдурел, Лобстер? В таком виде — куда я сгоняю?

— Ну, Кирюш, ну, плиз, будь ласточкой, — жалобно щуря глаз, заныл Лобстер.

— Не-е, лучше я твои картины покараулю, а ты сбегай.

Лобанову такой ход был не по душе:

— Вдруг клиенты?

— Что я их не задержу, что ли? — она притянула к себе портрет ангелоподобного ребёнка — мальчика или девочки — и мягко уткнула его в бордовые складки своего наряда.

— Анатоль Петрович-то где? — уже готовый привстать согласился художник.

— А-а, внучку пошёл встречать, — горестно тряхнула кружевной рукой Кира, потом аккуратно, одним мизинчиком отёрла с глаз девочки-мальчика беззащитные капли-снежинки.

Пока Лобстер бегал на ту сторону проспекта, Кира забавлялась, разговаривая с портретом. Парочка средних лет обернулась раза два — проходя, остальные туристы текли ровным многослойным потоком.

— Как он её встречает, я что-то не пойму, — Игорь с хрустом почал сигаретную пачку.

— Кто? А, Катю-то? Да никак не встречает, — Кира начала водружать портрет на прежнее место. — Стоит у ворот школы, когда она выходит, и смотрит, смотрит.

— Скажите, а вы какая Екатерина, Первая или Вторая? — звякнул мимо чей-то мальчишеский голос.

— Третья, — огрызнулась Кира не оборачиваясь. — У него же Мишка, сын, с женой развёлся, она дочку забрала и никому не даёт.

— В смысле? — не понял Лобанов.

— Ой, Лобстер, а то ты не знаешь, как это бывает. Мошт, он гулял или ещё чего, обида там у неё какая-то страшная. И она запретила Кате общаться с папашей, а заодно и с ними со всеми.

— Здрасьте, а бабка-то с дедом при чём? — попыхивая, удивился Игорь.

— При чём, при чём, воспитали развратника сына — внучку не трожь… Холодно, — и она стала тормошить сумку в поисках перчаток.

Игорь докурил и вернулся к прерванной работе. Шестой портрет Джонни Деппа выходил у него лучше прежних.