Рассказы

Однажды он видел, как обнаглевший волк хотел утащить их борова. Огромный, всклокоченный, отощавший за зиму волчище, вцепившись клыками в щетинистый загривок хряка, подталкивая его в бок и охаживая сзади хвостом, гнал его к лесу, - чуял, что, задери он борова сразу, у него не хватило бы сил уволочь добычу. Надрываясь, аж ребра выпирали под шкурой, хищник гнал борова все дальше и дальше, пока они не оказались на краю поля, перед низкой каменной оградой. Тут волк вроде бы растерялся, боров же, который до сих пор, повинуясь жестокому принуждению, послушно семенил к лесу, теперь вдруг уперся - ему еще ни разу не приходилось перебираться через ограду. Да и для серого ограда явилась неожиданностью, и он на миг отпустил загривок борова. Но этого было достаточно, старый домашний хряк нашелся: резко мотнул головой, и его мощные клыки, как два острых ножа, вспороли злодею брюхо. Громко взвыв, волк вскинулся на ограду, но убежать ему не пришлось: внутренности вывалились по эту сторону, матерый волчище рухнул по ту сторону ограды.

Это он видел, когда мальчонкой пас свиней. Он настолько перепугался, что закричал лишь тогда, когда все было кончено. На крик прибежал отец с топором в руке - он как раз обтесывал во дворе оглоблю.

Волк был еще жив, когда они к нему подошли. Он хорошо помнит его глаза, они горели, как два огонька, полыхали бессильной зеленой злобой и ненавистью, готовы были испепелить. Зверюга чуть приподнялся на передние лапы, ощерил свои страшные зубы, из пасти текла слюна.

- Не гляди! - крикнул ему отец, и он отвернулся. Тут же глухо бахнул топор.

Но что такое волк и его горящие злобой глаза по сравнению с чудовищем, которое сплошь покрыто панцирем, изрыгает живой огонь и дым, имеет вместо сердца нижний жернов, запросто сокрушает железо и медь!

Велико твое могущество, господи, и удивителен сотворенный тобою мир, о котором повествуют черные письмена на белой бумаге!

Одно дело - прочесть то, что уже написано, другое дело - написать. Библия - слово божье, но писали ее люди, пусть святые мужи, но все-таки люди. Переложено все это на язык здешнего края, гусиным пером на бумаге начертано, потом книга сделана. В этом смысле священное писание - труд людей.

Эта мысль не дает покоя.

Ему уже тридцать два, у него дети, и потому так неловко ему и перед самим собой, и перед семьей, когда он, зайдя как-то в амбар, хватает гусиное крыло, которым подметают закрома, выдергивает из него перо и прячет за пазуху. Из смеси сажи с железным купоросом у него приготовлена баночка чернил.

И все начинается сызнова - преодоление себя, многотрудное дело, требующее отчаянных усилий. Загвоздка еще и в том, что рукописные буквы малость отличаются от печатных.

В конце Библии, на внутренней стороне обложки, правда, имеется нечто вроде прописей, там его тесть, державший корчму, записал кое-какие долги:

"Андре Педо ......... 3 коп. за пиво

Ридо Лаузе .......... 12 коп.

Ларратс Рида ......... 30 коп.

Тэнно Эрма .......... 17 коп.

Редик, сын Михкеля Лазо .... 2 Лисфунта Овса".

Но тут есть далеко не все буквы, к тому же буквы прописные и строчные пишутся по-разному.

И снова он со злости дергает себя за вихры, состругивает ножом с белой щепки неправильно написанное и, вполголоса чертыхаясь, опять берется за перо. Хочешь не хочешь, приходится признаться: да, рвения и злости у него хватает, а вот соображает он туго. Это злит его еще больше, подчас он ну просто падает духом. Нет, что ни говори, а письмо осилить куда труднее, чем чтение. И он вновь начинает все сначала.

- Ты что тут делаешь, сколько щепок настругал! - говорит как-то жена, не замечая на столе баночки с чернилами и гусиного пера.

- Надо, - односложно отвечает он, едва сдерживая злость.

И вот наконец-то он отваживается: пододвинув к Библии выструганную дощечку с тщательно выписанными словами, он переписывает их на чистую белую бумагу на внутренней стороне переплета:

"Я Карел Жена моя Реэт. Наши дети Матис Юрри Эдо. Весна пришла рано на Егорья березы оделись Листвой".

Эта запись была сделана, когда стали сеять ячмень, в такой день сеятеля потчуют за обедом свиным хвостом, чтоб колосья ячменя выросли такие же длинные.

Хозяин не уверен, помогает ли свиной хвост росту ячменя. Главное, конечно же, в том, как поле возделано, сколько в него труда вложено. Только трудом, работой на совесть вырастишь урожай. Однако и против старинного обычая хозяин ничего не имеет. Он берет из деревянной миски свиной хвост, и хозяйка подмечает, как муж при этом благодушно усмехается.

- Дай бог осенью полные закрома, - тихо говорит хозяйка, и семья принимается за еду.

РЫБАК И МОРЕ

Видел ли ты когда-нибудь руки старого рыбака? Скрюченные от весел, огрубевшие пальцы не разогнуть и в гробу.