Рассказы

Репортеры, ринувшиеся в Айову, чтобы раскопать всю подноготную великого человека, едва только Смурча заметили с французского берега у городка Серли-ле-Мер, тут же обнаружили, что его жизненная история совсем не для печати. Мать Смурча, угрюмая кухарка в летнем ресторанчике туристского лагеря в окрестностях Уэстфилда, на все расспросы о сыне сердито отвечала: "Туда и дорога, чтоб ему потонуть!" Отец отсиживал где-то за кражу подфарников и пледов из автомобилей туристов, а слабоумного братца, недавно сбежавшего из заведения для малолетних правонарушителей в Престоне, штат Айова, уже разыскивали в западных городах за кражу бланков почтовых переводов. Эти ошеломительные открытия всё еще всплывали на поверхность, когда "Кореш" Смурч, величайший герой двадцатого века, с помутневшими глазами, подыхающий без сна и оголодавший, вел свою дурацкую тарахтелку над теми самыми местами, где сейчас раскапывали неприглядную историю его частной жизни, и направлял свой путь к Нью-Йорку, в объятия славы, равной которой не удостаивался ни один человек его времени. Газетам надо было сообщить хоть что-то о достижениях и жизненном пути юноши, но что они могли рассказать? Разумеется, не подлинные факты, потому что великая народная любовь к юному герою распространилась подобно огню по траве, еще когда он был над Европой, на полпути вокруг земного шара. Поэтому писали только, что он скромный, молчаливый и светловолосый парень, что его любят друзья и любят девушки. Единственный снимок Смурча, на котором он стоял у макета автомобиля в дешевой фотографии увеселительного парка, отретушировали так, что хамоватый коротышка стал выглядеть вполне пристойно, а его кривую ухмылку разровняли в приятную улыбку. Таким образом правду убрали подальше с глаз его восторженных соотечественников, которые и не догадывались, что семейство Смурчей наводило страх и ужас на своих соседей в захолустном городке Айовы и что от самого героя, благодаря его прошлым подвигам, в Уэстфильде не чаяли избавиться. Репортеры разузнали, что однажды он пырнул ножом директора школы, не до смерти, правда, но пырнул, а в другой раз его сцапали с напрестольной пеленой, которую он спёр в церкви, стукнув ризничего горшком пасхальных лилий. И за каждое из этих дел он исправно отсиживал.

Большие власти в Вашингтоне и в Нью-Йорке тайно молились, как бы кощунственно это ни казалось, чтобы милостивое провидение припасло беду для ржавого истрепанного самолетика и его блистательного пилота, неслыханный перелет которого поверг весь мир в истерические восклицания осанны. Власти понимали, что лучи славы немедленно высветят прирожденное нутро хулигана, совершенно неспособного выстоять перед таким излиянием чувств. "Я надеюсь, — сказал государственный секретарь на одном из многих заседаний кабинета при закрытых дверях, где обсуждался этот национальный кризис, — я надеюсь, что молитва его матери будет услышана", — имея в виду слова миссис Эммы Смурч: "Чтоб ему потонуть!" Увы, было уже поздно: Смурч перепрыгнул через Атлантику, а затем через Тихий океан, как через мельничные пруды, и 17 июля 1937 года в 15 часов 3 минуты мальчишка из гаража блестяще посадил на три точки свой дурацкий самолетик прямо на Рузвельтовском аэродроме. Разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы чествования величайшего пилота в истории авиации ограничились немноголюдным скромным приемом. На Рузвельтовском аэродроме его встречала такая изысканная и пышная церемония, что она повергла в изумление весь мир. К счастью, однако, измотанный и обессилевший герой лишился чувств. Его вытащили из самолетика и тайком уволокли с поля, так что он не успел и рта раскрыть. Таким образом, ему не удалось смутить торжественность первой встречи, отмеченной высоким присутствием министров внутренних дел и флота, мэра Нью-Йорка Майкла Дж. Мориарти, премьера Канады, губернаторов Фаннимана, Гроувса и Критчфилда, а также целого ряда высокопоставленных европейских дипломатов. Смурч не успел очухаться и до грандиозного собрания в городской ратуше на следующий день. Его поспешно доставили в уединенную лечебницу и положили в постель. Между тем, величайшие умы страны постановили собрать тайную конференцию официальных лиц города, штата и правительства, на которую надлежало пригласить Смурча и там внушить ему, как подобает вести себя герою.

В тот день, когда малорослому механику разрешили, наконец, встать и одеться, и когда он впервые за две недели смог набить рот табаком, ему позволили принять газетчиков, чтобы, так сказать, устроить проверку. Но Смурч не стал дожидаться вопросов.

— Мужики, — сказал он, и корреспондента "Таймса" передернуло, — мужики, можете сказать своим чудакам из разных стран, что я натянул Линдберга, ага? И, да, я вставил этим двум лягушкам!