Рассказы

Но если это так, если я все понял, осознал, то еще не поздно все изменить, поправить. Мы можем уехать из этого города, новизна впечатлений обновит нашу застоявшуюся семейную жизнь. Я снова пойду трудиться по специальности. Я больше не буду обирать моих новогодних зайчиков, потому что на новом месте быстро оценят мои способности и дадут мне жилплощадь. У нас не будет больше неискренних друзей, старых Новых годов, будут только новые, мы станем ходить в кино, читать книги, а по воскресеньям… И я вспомнил, что по воскресеньям давно на нашей кухне не пахло печивом. Когда-то Люда говорила, что ее в детстве всегда успокаивал запах пирогов, которые пекла ее мать, она знала: раз пироги, значит, дома все в порядке, тихо и мирно, у родителей славное настроение. В плохих семьях ведь не пекут пироги, в недружных, уверяла Люда, там просто жарят котлеты да варят супы, по необходимости, а в хороших пекут — не для желудка, а для уюта и тепла. Даже когда денег было в обрез, Люда умудрялась спечь какое-нибудь печенье с маком или рогалик, чтобы привлечь добрых духов, ларов, на нашу не нашу кухню. Но она давно уже не зажигала духовку. С того самого старого Нового года, когда у нас в гостях были Леша, Виктор и Римма.

Обычно женщины каким-то образом предупреждают своих мужей об опасности, нависшей над их совместной жизнью. Виктор время от времени жалуется, что Римка «взбрыкивает». То она, накрашенная и разряженная, с горящим лицом устремляется куда-то из дома, и Виктор мчится за ней по лестнице, роняя тапочки, то она говорит, что у нее руки опускаются от такой жизни, что она устала, что нет больше сил терпеть то-то и то-то, что она жалеет, что вышла за Виктора, а когда он пытается ей робким голосом напомнить, что не он ее уламывал пойти с ним в ЗАГС, а наоборот, Римма начинает бить тарелки. Люда никогда не говорила мне таких слов и посуду не била, она всегда и во всем уступала мне, и только теперь я понял, сколько неприступности было во всех ее жертвах. Я понял, что не смог разгадать ее тайну, над которой предпочитал не задумываться и которую сразу разгадал этот мальчик, годившийся мне в младшие братья.

— Давай поговорим, — сказал я ему почти ласково.

— Разговора у нас не получится, — возразил он, — все, что есть, вы знаете сами, а все, что будет, пусть решает Люда. Больше мне вам нечего сказать.

— Что ты ему говорила обо мне? — спросил я Люду.

— Ничего, — сказала Люда.

— Ничего, — подтвердил мальчик.

— Так у вас, — сказал я ему, ухмыляясь, — серьезные намеренья? Вы пришли просить у меня ее руки?

— Я пришел потому, что вы меня пригласили, — сказал он, — а руки я буду просить у нее самой.

— Ах вот как? Но позвольте… Она в некотором роде того… замужем.

— Не паясничай, — сказала Люда. — Сергей, уходите, прошу вас.

— Зачем? — удивился я. — Мы еще не поговорили толком. Вы, Сергей, должны рассказать, как представляете свое будущее с моей женой, я же могу поведать вам о ее прошлом. Или вас не волнует ее прошлое? Вы человек без предрассудков?! Впрочем, моя жена чиста, как ангел, все ее прошлое стоит перед вами собственной персоной, уверяю вас, моя жена была моей по недоразумению, роковому стечению обстоятельств, по наивности, если б у нее было прошлое, кроме меня, она бы ни за что, ни за какие блага на свете не вышла бы за меня, хама и грубияна, который изуродовал ее жизнь, пытался топтать ее душу ногами — она вам это не говорила? Я недостоин ее и уйду немедленно, прихватив зубную щетку и записную книжку, а вам, как более достойному, оставлю свою жену, квартиру и машину.

— Сережа, — взмолилась Люда, — я очень, очень, очень вас прошу, уходите сейчас же. Прошу вас!

Они несколько секунд смотрели друг на друга. Я не мог видеть их лиц, перед глазами стоял туман.

— Пожалуйста, — сказала Люда тише.

— До свидания. — Он вышел за порог и закрыл за собою дверь.

Я подошел к жене, сел перед нею на пол, взял ее за руку, и мы сидели в темноте тихо, как мыши. Я ни о чем не думал, держал ее за руку.

Крылов

Утром должен был прийти юрист.