Читаем Рассказы (binoniq) полностью

Я давно заметил, что чинить лодочный мотор на плаву — одно из самых утомительных занятий. В очередной раз, когда с размаху выдёргиваешь из него тросик, и снова раздаётся вокруг тишина — наступает близкое к отчаянию чувство. Перебравшись на корму, к директору, у которого дело не ладилось, я принял на себя часть этого отчаяния. Случилось так, что через несколько секунд мы заговорили на особом языке, и между ним, не успевшим удивиться, и мною возникла прочная близость, как между старыми друзьями.

Выяснилось, что я не забыл ничего из того, чему научила меня прошлая жизнь, мы запустили мотор, и оставшуюся дорогу у нас велся солидный мужской разговор о лодках, моторах и ружьях, причём директор стал обижаться, когда я называл его по имени и отчеству, да на «вы», и мне пришлось, как всегда в этих случаях, конструировать странные безличные фразы, типа «А давно здесь то-то и то-то?..».

Дошли до колхоза уже совершенными друзьями, а встреча с читателями была странной. В маленькой столовой, прилепившейся на берегу, за сальными пластиковыми столами сидели десятка два видавших виды мужиков, сжимая эмалированные кружки с чаем, те кружки, которые никогда не моют, а только иногда споласкивают, и постепенно они становятся тёмно-коричневыми внутри и просто тёмными снаружи.

Сначала мне было немного неуютно и даже страшно среди этих людей, как Хлестакову в неизвестном городе, особенно когда библиотекарь представил меня писателем. Но скоро всё смешалось, Народного поэта забыли, и разговор поскакал к исчезновению деревень, двинулся от водохранилищ к подорожанию охотничьего пороха.

А больше всех горячился директор библиотеки, которого все здесь хорошо знали и который, оказывается, очень боялся чего-то неясного, что может таить в себе такая читательская конференция — без президиума и повестки.

Кто-то из мужиков, явно попавших сюда после тяжёлой дневной работы, отлучился, и вот уже явился, звякая стеклом в мешке, после чего беседа над почти сырой, свежей рыбой, не прерываясь, вернулась к литературе.

И возник спор. Спор из тех, в котором все правы и хочется со всеми согласиться, и сказать самому что-то такое же верное и меткое. А верное и меткое сказать не удаётся, но вернее — метко и верно всё что сказано.

Возвращались обратно мы на мотоботе. Раннее утро холодило душу. Сидели на деревянных скамейках, мокрых и чистых, дрожавших в такт движку, под рассказ библиотекаря о том, как он, библиотекарь, кончил техникум и попал сюда ещё тридцать лет назад, и забыл уже свою среднюю Россию в местах, где, бывало, уже в середине сентября лежит прочный, зимний снег.

Через день я почувствовал себя нехорошо, а ещё через два попал в эту построенную «покоем» районную больницу. В этой больнице год назад умирал Народный поэт. Народный поэт спивался, и внутренности его были изъедены всеми болезнями, что можно придумать. Но я не думал об этом — очаговая пневмония накрыла меня душным одеялом.


Пока я болел, писатели окончили свои труды и уехали. Коновалов перед отъездом зашёл попрощаться и сказать, что остался обо мне прекрасного мнения. Слова шелестели, проплывали мимо меня как облака. Несколько сложились во фразу «надеюсь на плодотворную встречу в Москве». Память услужливо стирала подробности. Высокая температура спасала от ответов, а хомячья фигура Коновалова то приближалась вплотную, то исчезала. Много позднее я обнаружил, что Коновалов успел оставить у меня на тумбочке свою книгу с надписью: «Молодой смене нашей комсомольской литературы». Книгу я сразу спрятал под матрас, чтобы на неё не наткнулся мой сосед, злой молодой сварщик.

Сварщик напоролся на нож в очереди за пивом. Ночью он вспоминал об этом пиве — оплаченном, но не выпитом.


И вот теперь я ехал на телеге устраиваться в гостиницу, чтобы побыть одному хотя бы день до поезда и спрятаться от добрейшего библиотекаря, приходившего ко мне через день с корзинами домашней снеди. Получив одноместный номер — пустую маленькую комнатку с одним стулом и кроватью, я сел на подоконник. Вокруг меня стояла натуральная зима, мокрые белые хлопья лепились к стеклу, и только огромная незамерзающая река чернела в метели.

Такая вдруг меня взяла тоска в этом холодном номере, что я вдруг начал писать длинное письмо одной полузнакомой женщине, совсем не той, которую оставил в Москве. Писать, задыхаясь от нежности, несмотря на то, что был уже совсем взрослый человек. Теперь мне кажется, что неустроенные мужчины всегда пишут тоскливые письма своим незнакомкам с унылым перечислением мест, где они побывали и диковин, которых их адресаты никогда не увидят.

Но тогда мне очень нравилось, как у меня получалось, и, сопя от добросовестности и желания понравиться, я писал про толстого библиотекаря, соседа по палате, потом почему-то вспомнил Бурятию и написал про то, как обвязывают разноцветными ленточками кусты вокруг радоновых источников и кланяются среди вьющихся на ветру тряпочек.

Письмо меня так захватило, что я даже перестал обращать внимание на радио за стенкой, а полчаса назад, казалось, я мог повеситься от горемычных мыслей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Фэнтези / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы
Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза